– Ты прямо-таки замечательно выглядишь, удивительно красивая! – с искренней завистью произнес Антон то, что должен был сказать раньше. Поправил положение. И увидел, что попал в самую точку. Ну, какой девушке безразличен подобный комплимент?

Хотя Мила, как она утверждала позавчера, категорически не терпела комплиментов, на этот раз она гордо повела плечами, сама оглядела Плетнева и заметила:

– А мы с тобой действительно очень даже неплохо рядом смотримся. Как считаешь?

Он просиял и почувствовал вдруг такое томление во всем теле, такое сумасшедшее желание немедленно сжать ее в своих объятьях, что даже глаза зажмурил и чуть не заскрипел зубами от напряжения. И услышал ее сдержанное, словно произнесенное тоже сквозь зубы:

– Спокойно, Антоша... Хоть мне в принципе и наплевать, но на нас с тобой все жадно смотрят. А это уже прецедент.

– Ну и пусть завидуют, – довольно громко ответил он и посмотрел на нее влюбленными глазами. – И пускай этот твой «претендент», – нарочно переврал он слово, – только сунется! Без глаза отвалит! Эх, поцеловать бы тебя, да боюсь испортить репутацию!

Она звонко рассмеялась.

– Все! Пошли отсюда! Я знаю куда... Число! Горячий привет! – она взмахнула рукой в сторону «сисадмина-ака», который считал себя самым главным «ака» на всем Черноморском побережье. И постоянно, видимо, подчеркивал это обстоятельство всем своим поведением, включая и необычный ник. Ну правильно, здесь скромностью как-то не пахло. И хорошо, что это так.

Уже подходя с Милой к дверям длинного зала, уставленного столиками с компьютерами и дугообразной стойкой бара, к которому они так и не подошли, Антон почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Это ведь Мила обронила фразу, что на них все смотрят, – обычную и ни к чему, собственно, не обязывающую фразу. А оказывается, действительно смотрели. Во всяком случае, один из взглядов Плетнев с ходу просек, несмотря на то что «золотистая» девушка за одним из столиков тотчас спрятала взгляд, отвернулась, едва он посмотрел на нее.

Ну да, это была та эффектная блондинка в рискованном купальнике, кажется, ее зовут Алисой, которую он застал позавчера и здесь же, и еще раньше – недалеко от дома, где должен был находиться Турецкий. Вернее, его тетка. Антон назвал ее «золотистой рыбкой», что девушке, заметил он, очень понравилось, и, вероятно, она не прочь была бы продолжить нечаянное знакомство, но Плетнева занимали совсем другие заботы, он искал Турецкого и не мог терять время на бесполезный, с его точки зрения, флирт. А вечером, когда Антон встретился с Милой вот здесь, в кафе, «золотистая рыбка» почему-то смотрела на них враждебно. Неужели ревность? Но с чего? И повода-то не было... А потом Миле кто-то проткнул оба колеса мотоцикла и прикрепил к баку записку: «Докторша Си желает тебе приятного вечера». Кто такая эта «докторша Си»? Но Мила ему не ответила, просто нахмурилась слегка, и пришлось Антону помочь ей размонтировать колеса, заклеить камеры и заново накачать. Нет, в самом деле, Мила отнеслась к происшествию без злости, ну, как к случайной неприятности, и – все. Обычный прокол. Хотя что-то ее все- таки задело. Ох уж эти девичьи тайны!

Однако, вспомнив сердитый взгляд «золотистой рыбки», Антон уж подумал было, что виновата тут ревность, и не он ли стал ее причиной? Но, несмотря на многие свои недостатки, о которых Плетнев, разумеется, или знал, или догадывался, избыточным самомнением он, по собственному признанию, не страдал. Правда, подумал он, можно будет при случае заглянуть в соседний дом, там, на улице Гвардейцев, и поинтересоваться, как бы между прочим, чем он так «насолил» симпатичной блондинке? Или не стоит...

Они снова прошли сквозь шумящую толпу, которая приветствовала Милу традиционным «Хай, Спай!», «Привет, Шпионка!», «Как дела, Спай?» и так далее. Отвечать на все эти крики необходимости не было, и Мила лишь поднимала руку в коротких взмахах, а другой ухватилась за крепкий локоть Антона, словно проверяя его на прочность. И ему это было приятно.

– Я ведь так и не спросил тогда, кто такая «докторша Си», которая тебя расстроила? Ну, помнишь, с мотоциклом?

– Обыкновенная девчонка, – нехотя ответила Мила. – Подружка одного моего старого знакомого. Он был когда-то моим учителем в компьютерных делах. Уже тогда стал классным программером. Чуть постарше, правда. На годик-другой. А сейчас вообще, я наблюдаю, самые классные специалисты – молодежь. Быстрее схватывают. И смелости не занимать. Они с техникой – на ты, ничего не боятся и плюют на условности. Такие дела...

– Да, – усмехнулся Антон, – я это тоже заметил. Нам, старикам, далеко до вас, молодых и беспечных. У нас, к сожалению, или к счастью, и сам не знаю, опыт уже имеется. Чаще печальный, чем наоборот.

– Ну вот, застонал дедушка! – засмеялась Мила и, выскочив вперед, перед ним, пошла задом, отступая от него, но и не отпуская руки. – Хорошо хоть молодых не ругаешь, не скулишь, что раньше и солнце светило ярче, и луна была более полная, и девушки моложе... Нет, правда, чего вас так сразу тянет горевать по прошлому?

– А потому, наверное, что оно было нашим и ничьим другим. Так кажется...

– А ты расскажи мне о своем личном прошлом?

– Не знаю, там было слишком много крови. Чужой. Но и своей хватало. Знаешь, кто такие «дикие гуси»?

– Слыхала, – медленно сказала она, и улыбка на ее лице стала таять. – Вернее, читала. «Солдаты удачи», да? Наемники...

– Они самые. Но только в наших – тех – условиях мы назывались «братской помощью».

– Повидал? – серьезно уже спросила она.

– У-у-у!.. На три жизни хватило бы... Теперь-то уж не государственная тайна... Ангола, Никарагуа, Афганистан, Босния... Это уже известные точки. И много других – и на севере Африки, и на юге России. Вот так, милая моя... Мила. А куда мы идем?

– Есть тут один смешной ресторанчик... – Она вернулась на свое место, справа от него, и, обхватив его опущенную руку, прижалась к ней. – А подробности гостайны не представляют?

– Давно уже нет, – усмехнулся он.

– Расскажешь?

– А ты обещаешь, что будешь потом спать спокойно? – он шутливо посмотрел на нее.

– А вот этого не могу пообещать, – многозначительно произнесла она, захохотала и, оттолкнув Антона, побежала вперед, сверкая голыми ногами. – Догоняй, уже близко!..

Небольшой ресторанчик в самом конце Припортовой улицы оказался очень уютным, несмотря на то что антураж его условиям элементарного уюта никак не отвечал. Это был большой парусник – может, шхуна, может, бригантина, – вытащенный на берег, подальше от кромки воды, и закрепленный с помощью растяжек, как крепятся обычно спускаемые на воду корабли. На палубу вел узкий трап. В иллюминаторах вдоль борта светились огоньки. Романтично, подумал Плетнев. И внутри тоже было все – под старину. Грубо выскобленные и покрытые лаком столешницы возлежали на стоящих бочках. Сиденья тоже представляли собой бочонки поменьше. В качестве приборов подавались грубые ножи и широкие, трезубые вилки, которыми можно было, наверное, стрелять из подводных ружей. В общем, чудно и странно.

Кормили тут исключительно морепродуктами, в том ассортименте, который мог предложить любой серьезный, даже московский, ресторан. Ну, рыбы разных сортов, другая морская живность типа кальмаров и устриц. Но дело в том, что все они были не замороженные, а предлагались свежими, будто только что выловленные из моря.

А из спиртных напитков, естественно, весь магазинный набор, однако открывал «карту вин», разумеется, ром с Ямайки. Настоящий, как всерьез, но, старательно пряча усмешку, заявила Мила. И горит синим пламенем, и достает так, что «мама, не горюй!». Последнее замечание особо понравилось Плетневу. Вообще-то говоря, при всем своем нежном и даже, возможно, трогательном отношении к этой девушке, по- настоящему взволновавшей его, он рассчитывал, что сегодня она не будет столь щепетильной и недоступной, как это было во время их прежнего ночного купания.

Заказали какое-то «чумовое» ассорти, куда, по уверению Милы, входило ВСЕ, причем Антон предоставил ей право самой распоряжаться столом, как ей заблагорассудится, отдельно – свежезасоленную скумбрию и жареную ставридку, немыслимый запах которой так разволновал Плетнева, что у него едва не начались