лифту, и один из них обратился к остолбеневшим женщинам:
– Вы милицию вызывали?
Не дождавшись ответа, он заглянул в лифт и присвистнул:
– Ничего себе... А говорили – музыка громкая, веселье... Вот тебе и веселье. – Пощупал у девушки пульс, окинул быстрым взглядом кабину лифта и буднично обратился к остальным: – Криминалистов надо вызывать.
Повернулся к застывшим в ужасе женщинам:
– В лифт не заходили?
Те дружно замотали головами.
– Молодцы. Следы не затоптали. Ну, кто из вас в состоянии говорить?
Когда Анна Андреевна вернулась наконец-то домой, часы показывали начало пятого утра. Находясь в почти невменяемом состоянии от пережитого, она вбежала в Танькину комнату, бросилась к ней и стала осыпать ее лицо поцелуями, приговаривая:
– Все, паразитка такая, никаких тебе ночных гуляний, никаких компьютерных клубов, убоище ты мое!
Танька едва продрала глаза и, взглянув на часы, заорала:
– Я бы еще три часа могла поспать! А ты меня будишь среди ночи и всякие гадости говоришь! Прямо с утра настроение испортила, мне теперь и в школу идти неохота!
– Спи, моя радость, спи, солнышко, ненаглядная моя! – Стала гладить ее по голове безумная мамаша, кляня себя за то, что совершенно не умеет воспитывать свою длинноногую кобылку, которой по виду все восемнадцать, а умишко – как у десятилетней. Танька захихикала, зачмокала губами и тут же мощно захрапела. Счастливое свойство юности – мгновенно засыпать, невзирая на любые огорчения. В детской спала пятилетняя Манюня, чистый ангел, которая неизвестно еще во что вырастет. Внешне абсолютная копия своего отца – не дай бог унаследует его натуру. Одна в их семье такая уже есть. «Тогда повешусь!» – утешила себя Анна Андреевна и рухнула в свою сиротскую постель как подкошенная, и только начала подсчитывать, сколько осталось поспать, как провалилась в глубокий сон, где, к счастью, уже ничего не снилось.
С утра Турецкий вспомнил, что обещал Ирке сюрприз, и записал в свой ежедневник на каждой страничке для памяти одно кодовое слово – «сюрприз». Чтобы не расслабляться и в очередной раз не разочаровывать жену, а то мало ли что ей взбредет в голову от обиды. Она женщина видная, мужики вокруг нее так и вьются, гады, так и норовят ее заманить. Вдруг кто-то ей окажет больше внимания, чем законный супруг, а она и поведется, падкая на лесть и любые знаки внимания... Он закрыл блокнот и мысли его сразу перенеслись ко вчерашнему разговору с Виктором. Турецкий полночи просидел над следственными материалами и понял, что дело зашло в тупик. Хотя оно и не так безнадежно, как стало уже казаться Гоголеву. Пока он брился, приводил себя в порядок, тщательно чистил ботинки, в голове прокручивались идеи, которые он тут же заносил в блокнот. У Турецкого было счастливое свойство: даже если накануне он засыпал с головной болью от нерешенных вопросов, с утра у него всегда была ясная голова и лучшие решения приходили к нему именно по утрам.
Он энергично взбежал по ступенькам Управления внутренних дел, с удовольствием ощущая напряжение мышц своих длинных тренированных ног, пересек коридор и постучал в дверь кабинета Гоголева. Оттуда донеслось:
– Войдите!
Турецкий зашел и по озабоченному выражению лица Гоголева понял: что-то случилось. Вместо приветствия Гоголев угрюмо изрек:
– Накаркали мы с тобой вчера, Саша.
– Неужто опять объявился маньяк? – огорчился Турецкий, присаживаясь на стул.
– Он самый... Его почерк. Ночью выезжали на место преступления. Картина та же: задушена около трех часов, труп обнаружили жильцы соседнего дома в три часа двадцать минут ночи. По их вызову приехал наряд из районного отделения милиции, потом уже вызвали нас... Вот, взгляни. – И он протянул Турецкому тоненькую папку. Саша открыл ее и, взлянув на фотоснимки с места происшествия, тяжело вздохнул:
– Совсем девочка... Документы при ней были?
– Нет, но мы уже знаем, кто она, – Мельникова Анастасия, шестнадцать лет.
– Оперативно работаете – десять утра, а личность идентифицирована. Жила в этом доме, что ли?
– Тут большого ума не надо. На восьмом этаже мастерские художников, в одной из них молодежь гуляла, дискотеку устроила, весь район перебудили. Так эта девочка к ним направлялась. Не дошла... Он ее выследил, подлец. Районный инспектор Борщевский к ним поднялся, попросил опознать. Они как увидели, хмель сразу выветрился. Девчонка в десятом классе училась. И что они, дуры, все шляются по ночам? Ведь не раз уже оповещали население и по радио, и по телевидению – как об стенку горох. Каждая ведь думает – это с другими такое происходит, а меня не коснется. Допрыгалась. Зла на них не хватает...
– Витя, дай мне человека, хочу съездить на место, походить, посмотреть...
Гоголев оживился:
– А что, действительно, ты – свежая голова, может, что-то и выявишь. У меня тут молодой следователь есть, неуемный парень, идеями так и фонтанирует... Иногда в точку попадает. Остальные сейчас заняты под завязку, а этого я тебе дам.
Через полчаса Турецкий и Крупнин выходили из машины, и Валера, преисполненный чувством гордости за оказанное ему доверие сопровождать знаменитого «важняка», делился своими соображениями:
– Я, Александр Борисович, давно думаю, что этот гад живет в Центральном районе. Были предположения, что он гастролер, но ведь все свои преступления он совершает с завидным постоянством именно здесь. Скрытое наблюдение ничего не дало – он ни разу не возвращался на места, где оставлял труп. Так что вряд ли он половой психопат, желающий пережить заново то, что испытал, когда насиловал и душил девушек. И патрулирование ничего особенного не выявило, из всех, кто внешне напоминал по фигуре убийцу, ведь в лицо его фактически никто не видел, не вызывает подозрения ни один. Я вот еще почему думаю, что он живет в этом районе, – размышлял вслух Валера, пока Турецкий внимательно осматривал входную дверь в подъезд, потом присел на корточки возле лифта – ведь он каждый раз буквально ускользает, исчезает после убийства. Здоровенный мужик. Не в безвоздушном же пространстве он находится. Как бы ни было поздно, а время его действий не такое уж позднее, всегда на улице есть прохожие, которые что-нибудь да заметили бы. Тем более что весь город наслышан об убийствах. Даже дети знают. Либо он, проживая в этом районе, знает проходные дворы, где меньше шансов столкнуться с прохожими и тем более патрулем, либо он, как житель этого района, уже примелькался и на него никто не обращает внимания. К тому же он явно обладает выдержкой и ничем себя не выдает. Идет спокойно, не оглядывается, по сторонам головой не вертит. Как будто возвращается из гостей или припозднился после работы.
Турецкий с интересом прислушивался к Крупнину и одобрительно кивал.
– Ты прямо Шерлок Холмс и доктор Ватсон, вместе взятые, – наконец выразил он свое одобрение словами. Валера расплылся в довольной улыбке.
– А поквартирные обходы действительно пополнили нашу картотеку, только по этому делу результатов не дали.
– Я читал материалы. Чего только не узнаешь о людях, – перебил его Турецкий и заглянул за угол лифта в темную нишу. – Фонарик есть?
– Да, всегда ношу с собой. – И Валера вытащил из сумки, которая висела у него на плече, китайский фонарик.
– Он ее здесь ждал, – уверенно сказал Турецкий, выключая фонарик и возвращая его Валере.
– Размер обуви определили? – В Валере проснулся его обычный азарт.
– Легко, – усмехнулся Турецкий – несмотря на то что кто-то своей лапой залез в самую гущу вековой пыли. Спасибо нашим уборщицам, которые ленятся убирать в укромных уголках. Размер обуви сорок седьмой.
– Точно, – восхитился Валера. – А лапа моя, я тогда на корточках сидел, когда следы снимал. Равновесие потерял, на руку оперся... Вот мои пальчики и засветились.
– Вместе с ладошкой, – усмехнулся Турецкий. – Да ладно, не тушуйся, с кем не бывает, – заметил он