шубке, – вспоминал он с трудом события четырехдневной давности. – Я к ней подошел, а она в подъезд. Я за ней. А она лифт вызвала, а меня обзывать стала. Идиотом обозвала. Ни за что.

– Как это «ни за что»? Ты поподробней вспоминай. Она девушка из культурной семьи, просто так не обзывала бы. Вот, взгляни на фотографию. Это она? – Гоголев извлек из папки фотографию Алехиной и протянул Карагодину.

– Она, – тихо ответил он и замолчал. Какое-то время в кабинете было тихо. Салтыков вытащил пачку сигарет и закурил, предложив Валере.

– Мне бы закурить... – От былой самоуверенности Карагодина не осталось и следа. Юра протянул и ему сигарету. Матрос явно собирался продолжить свое признание, но ему надо было успокоиться и собраться с мыслями. Он затянулся несколько раз и продолжил:

– Я просто хотел с ней познакомиться... Она вызвала лифт, а я зашел с ней. Хотел ее обнять... А она стала отбиваться. Ну, я распалился, хотел ее поцеловать... А она, наверное, спортсменка – сильная такая оказалась, вырываться начала, драться. Рожу мне исцарапала, чуть глаз не выколола своим маникюром... Но я не помню, что было дальше! – в отчаянье крикнул он. – Я был как в тумане, я ж бутылку, наверное, всю выхлестал! Почему сразу и справиться с ней не мог! Я к ней со всей душой, а она меня по яйцам! А потом по башке как огрела... Я и отрубился. Пришел в себя, валяюсь на ступеньках, на первом этаже... Бескозырки нет... Думаю, сама смылась и бескозырку сперла, чтобы отомстить мне. Я и ушел домой. Спать.

– Неувязочка получается, старшина! Как это ты на ступеньках первого этажа оказался, если девушку обнаружили на четвертом, в лифте? Может, ты ее изнасиловал, задушил и спокойно спустился вниз? А бескозырку потерял, когда она с тобой боролась. Но ты же распалился, только об одном думал, вот и не заметил, что потерял свою драгоценность.

– Я ее не душил... Боролся, правда... Может, случайно и за горло ухватил, кто ж такое помнит, если тебе по яйцам со всей дури ногой. А потом еще и по башке... У меня потом башка два дня болела!

– У тебя башка от перепоя болела, Карагодин! Скажи, зачем задушил девушку, сволочь?

– А это уже оскорбление, гражданин следователь! Вы слова-то выбирайте!

– Я тебе выберу, – пообещал Салтыков. – Ты только прикинь, что тебе светит в тюряге, когда почта передаст, за что сидишь... Прикинул? А теперь колись, что было дальше, после того как девушка тебя ногой пыталась в чувство привести...

Безрадостная картина будущего пребывания в тюрьме, видимо, нарисовалась Карагодину в таких мрачных красках, что он совсем приуныл и надолго замолчал.

– Думай, Карагодин, думай, и поскорее – нам тут с тобой рассиживаться некогда. Девушка, значит, сдаваться не собиралась, ты распалялся все больше, а когда она тебя звезданула по дорогому тебе месту, вообще впал в ярость. Наверяка себя уже не помнил... Только объясни нам, мужикам, как же тебе удалось ее изнасиловать, если тебе со всей дури, как ты говоришь, саданули в это самое место? Ты что у нас, половой гигант?

– Cам удивляюсь, – в голосе Карагодина звучало недоумение. Помню, ударила. Больно было. Я даже заорал... Потом по башке как дала мне... Я и отключился... Пришел в себя – даже удивился. Не понял сначала, где это я. Лежу на ступеньках, в разных местах болит... Встал и пошел домой.

– Что-то ты самое интересное пропустил. Как насиловал, как душил... У тебя состояние амнезии выборочное получается... За что срок можешь схлопотать – не помнишь. Как будто и не было ничего. Не хитри, Карагодин, у тебя мозги от алкоголя атрофировались, не получается у тебя перехитрить нас...

– Что-то вы, гражданин следователь, мудреные слова говорите, не понимаю я вас, – мрачно произнес Карагодин. – Только нечего мне дело шить, не душил я ее. Может, изнасиловал. Только и этого не помню.

– Слушай, Карагодин. У нас ведь улики есть. Твоя бескозырка – раз. Ты сам ее признал. Да нам и не требовалось твое признание – сейчас отправим тебя на экспертизу. Анализ твоих волос проведут, сравнят с теми, что на внутренней стороне бескозырки обнаружили. Далее, под ногтями Алехиной обнаружены частицы эпителия, сравним с твоим – вон у тебя как рожа разукрашена. Богатым биологическим материалом ты нас обеспечил, старшина. Как получим заключение генотипоскопической экспертизы – тут тебе и кранты. А сейчас пальчики твои откатаем, сравним с отпечатками пальцев на стенке лифта. Не отвертишься, морда твоя уголовная.

Карагодин молчал, опустив голову. Казалось, ему уже безразлично, какая участь его ждет.

– Ну что ж, Карагодин, не хочешь написать явку с повинной, будем действовать согласно Уголовному кодексу. Прочитай пока постановление о возбуждении уголовного дела. А я сейчас допишу протокол, прочитаешь и подпишешь его.

Гоголев вручил допрашиваемому бумагу и буднично добавил:

– Мера пресечения – заключение под стражу.

– Да вы что?! – вскочил со стула Карагодин. – Ничего себе работнички! Человек ни сном ни духом, а на него уголовное дело заводят! Я же сказал – пьяный был, не помню ничего!

– Сядьте, подозреваемый, успокойтесь. Читайте бумаги, а ваше право – соглашаться или нет. У вас полдня и ночь впереди, много чего вспомнить можно.

Уже через час взволнованный Валера влетел в кабинет Гоголева с заключением эксперта:

– Виктор Петрович, а пальчики-то совпали! Мы тогда весь лифт прочесали, там же отпечатков полно – кто только не хватался за стены. Я уж думал – гиблое дело. Ан нет! Наш Карагодин все-таки засветился, его отпечатки обнаружены на стенке на высоте сто тридцать сантиметров.

Еще через два часа все результаты экспертиз лежали в папке на столе Гоголева.

– Ну, парни, пусть Карагодин ночку посидит на нарах, привыкает, завтра прижмем его к канатам!

Наутро невыспавшийся Карагодин сидел в знакомом кабинете напротив следователей. Он настороженно смотрел на оживленное лицо Салтыкова и не ждал ничего хорошего. А когда Гоголев зачитал результаты экспертиз, от изумления даже поперхнулся. У Карагодина было слабое место – он свято верил печатному слову. А уж документам тем более. И зная за собой малоприятный дефект – не помнить наутро, после особенно продолжительной пьянки, где и с кем он был и что при этом натворил, понял, что дела его действительно очень плохи. Какие-то обрывки воспоминаний стали восстанавливаться в целостную картину еще ночью, когда он пытался уснуть. Но тяжелые мысли отгоняли сон, и в состоянии полусна, полукошмара он обливался потом и сердце у него то замирало, то бешено колотилось где-то у самого горла... Он вспомнил тот злосчастный двор, девушку, за которой побежал, чувствуя зов плоти. Ее тело в своих объятиях, похотливое желание обладать ею. Она вырывается, словно дразня его, но он опять сжимает ее в своих объятиях. Его взгляд останавливается на ее открытой шее – шарф сбился, и обнаженность нежной кожи притягивает его руки, а острое желание наконец достигает своего завершения... Он вспомнил все, но тут же прогнал свои воспоминания и забылся в беспокойном сне...

– Ну что, Карагодин, будешь говорить? – Жесткий голос Гоголева вернул его к реальности. – Теперь тебе деваться некуда. Всюду ты отметился – мы же тебя предупреждали. Экспертиза все докажет.

– Да... Это я ее... И задушил я... Нечаянно... – Ночные видения Карагодина были совсем свежи в памяти, и он ничуть не сомневался в их реальности. Теперь его терзали муки раскаяния, а ему так хотелось поскорее от них отделаться.

– Во дает! Нечаянно! – изумился Валера. – Ну, ты гад, Карагодин! Попался бы ты мне на улице!

– А теперь рассказывай, как ты задушил Алехину. – Гоголев включил магнитофон.

Страдая косноязычием, Карагодин с трудом подбирал слова. Но картина преступления постепенно обрастала деталями, и вскоре следователям стало ясно – предыдущая попытка представить себя как жертву воинственной девушки – миф. Несомненно, она сопротивлялась, на теле Карагодина обнаружили несколько синяков, особенно на ногах. Видимо, девушка пыталась отбиваться ногами, когда он сжимал ее в объятиях. Но его рост и вес сыграли свою роль – он сломил ее отпор.

– Нужно провести следственный эксперимент. Подозреваемый, вы готовы показать на месте преступления, как именно вы совершали сексуальное насилие? – Гоголев заговорил официально, юридическим языком, и Карагодин напряженно слушал непривычную терминологию.

– Готов, – наконец ответил он, переварив в голове сложный для него вопрос.

– Тогда нарисуйте план места преступления. – Гоголев протянул ему лист бумаги и карандаш.

– Когда выедем на место? – деловито спросил Валера.