– Десяток.

Я снял свою убогую куртку, которую Джимми безо всякого пренебрежения взял у меня из рук. Передав куртку откуда-то появившейся красивой девушке в зеленом шелковом платье, Джимми, вдруг присев, без предупреждения быстро и ловко ощупал меня снизу доверху. Появившийся как бы из-за кулисы, сбоку, второй гангстер обыскал Студента. «Кто кому подражает? Гориллы подражают кино или кинопроизводство подражает гориллам?» – подумал я.

Джимми пошел впереди, и мы стали подниматься по винтовой лестнице. Отличие ее от обычной винтовой лестницы состояло в том, что она вилась не в открытом пространстве, но в каменном колодце. Мы миновали одну площадку с несколькими дверьми и, поднявшись еще вверх, вдруг вышли в обширную прихожую с уютной, чуть старомодной мебелью, присущей, может быть, гостиной дорогой бляди. Не задерживаясь в гостиной, мы прошли вслед за Джимми в дальнюю дверь. Большой зал был населен, может быть, двумя дюжинами людей, но было нешумно. Джимми указал налево, и Студент-Роман пошел, не глядя по сторонам, к прилавку, как бы бару, за которым сидело с полдюжины народу на табуретах. Прилавок примыкал к зеленому столу, разделенному на неизвестного мне назначения геометрические фигуры. По столу были разложены всюду карты и жетоны. Два железных гнезда для карточных колод, а за ними красивая, хорошо причесанная, улыбающаяся, в зеленом платье стояла крупье.

– Что хотите пить? – раздался за моей спиной голос.

Я обернулся. Третья по счету девушка в зеленом.

– Бери что хочешь, – пришел мне на помощь Студент. – Сервис бесплатный.

Он заказал себе коньяк.

– Хотите что-нибудь съесть? – спросила девушка, когда и я заказал себе коньяк.

Я отказался.

Мы проигрались. Я проиграл его пять сотен долларов, которые он мне отсчитал еще в «кадиллаке». Сколько проиграл он, не знаю. Наши соседи, кажется, выиграли. Один папаша несколько раз разменял, написав их тут же, за прилавком, чеки, следовательно, тоже проигрался. Но когда мы вышли и я утешил Студента тем, что не он один потерял деньги, папаша тоже, – студент презрительно хмыкнул.

– Это их человек, казино. Он сидит у них для создания азарта, для подогревания страстей. Когда ты видишь, как старик, пыхтя сигарой, пишет чек, думаешь, дай и я рискну еще разок, возьму карту.

– Но если ты знаешь, что он подставной, почему продолжаешь играть?

– А-ааа, загадка природы. Всякий раз кажется, что уж сегодня-то выиграю. И заметив выражение моего лица, вдруг хлопнул меня по плечу: – Удивительный ты тип, Эдь! Ты, кажется, меня еще и осуждаешь.

– Нет, – сказал я, – не осуждаю, но глупо же делать деньги, а потом приходить сюда и оставлять их здесь добровольно.

– Страсти, – сказал он. – У тебя ведь тоже есть страсти.

– Уже почти нет, – сказал я, вовсе, впрочем, в этом неуверенный.

– Железный человек.

В Нью-Йорке было по-прежнему снежно. Как в Днепропетровске или Харькове, снег широко мел волнами по Лексингтон авеню, и я решил словить немного удовольствия, пойти в миллионерский дом, а не поехать, хотя он, разумеется, предложил меня отвезти.

– Ну как знаешь, бывай! – Студент захлопнул тяжело и мягко дверцу своего сильного автомобиля.

Идя к месту работы и жительства через вьюгу, обиженный замечанием Студента, я перебирал мысленно свои страсти и пришел к выводу, что главная моя страсть – честолюбие.

В последний раз я видел его в сентябре 1982 года. Я прилетел из Парижа и сидел в ресторане «Кавказский», что на второй авеню и восьмидесятых улицах, вместе с двумя приятелями пожирая шашлыки. Краем глаза я увидел, как появился Студент, в сером пиджаке, с дамой, красивой и видавшей виды. Они прошли у нас за спиной и заняли стол у окна в противоположном углу зала. Чуть позже Студент подошел и пригласил меня за свой стол.

– Моя партнерша! – представил он мне даму. Сказать «женщину» или «девушку» – было бы неточно. Неким бабьим величьем отличалась его крупная партнерша.

Мы выпили водки. За встречу. Студент полинял, усох.

– Ты, наверное, знаешь про Таню? – спросил он.

Я кивнул. Я знал, что жену его нашли мертвой в ванной. Официальная версия гласила, что она захлебнулась, будучи пьяной. Неофициальная сплетня, обегая все страны и континенты, где живут русские, обвиняла Студента в том, что он «помог» Тане захлебнуться. Я в это не верю. Я ловил иногда его взгляд, обращенный на жену, и во взгляде была любовь… Тяжелая, злая, может быть, но любовь…

– Ты говорят, преуспеваешь? Фильм, говорят, кто-то делает? – Он налил мне водки.

Их стол был уставлен неприлично большим количеством закусок: икра, пироги, грузинская маринованная капуста, севрюга…

– Ты, по-моему, тоже, Студент.

– О, – он улыбнулся. – Я делаю кой-какой бизнесишко… Но скажи, немцы тебя напечатали, французы, еще кто?

– Голландцы и вот Рэндом Хауз купил в этом году, наконец, книгу.

– Рэндом? Здорово! Молодец! Хоть ты их выеби! Выпьем!

Мы проглотили нашу водку, и темноликая красивая дама-лошадь тоже.

– Я предсказал ему успех, – Студент посмотрел на меня с гордостью, как учитель на ученика, который оправдал надежды учителя.