болта, – этот миленький офис доктор добыл совсем не тем, что разминал спины больным. Он размял какой- то богатой бабе совсем другое место! Вот, учись у доктора, как надо действовать. А ты что? – Леня никогда не упускал случая поучить меня, как нужно жить. – Статьи твои никто не принимает. Стихи твои никому на хуй не нужны. И роман твой никто не хочет печатать… Хуем надо работать в этой стране, если не можешь мозгами.

– Что же вы-то руками работаете?

– Я уже старый. Это ты – молодежь… Я моим хуем кое-что еще могу сделать, но вот такой офис на углу 57-й и Бродвея – мне слабо хуем заработать.

– Сами себе противоречите. Доктор Уайтхолл вашего возраста, Леонид.

– Он, блядь, – котяра откормленный. Ему бы фронт пройти, как я, окружение, потом еще десять лет лагеря. Его бы и в живых давно не было… – Вспомнив об окружении в лагере, Косогор посуровел и решил подтянуть мою дисциплину. – Ну-ка, бля, давай ложись, докручивай болт, лодырь! Сидишь тут…

Я взял у него ключ и лег на пол.

– На хуя он уже тут ебаный «rug»[53] набил?! – выругался Косогор из-за хребта машины, остановив электродрель. – Ну на хуя! Спешит мани зарабатывать, сука бородатая! Погляди-ка, что произошло?

Я поглядел и увидел, что, сверля дыру в бетонном полу, Косогор разрушил толстый серый макет, покрывавший пол офиса. Ткань неловко зацепилась за сверло, и электродрель выдернула несколько нитей по всей длине макета. Глубокая борозда, шириной в добрый инч, пересекала кабинет.

Я ничего не сказал. Хотя Косогор и называл меня интеллигентом, он делал это лишь для того, чтобы ему удобнее было отпускать шуточки. Чтобы нам веселее было работать. Он знал, что я умею кое-что, и сам признал однажды, что в отличие от основной массы современной молодежи, «руки у тебя не из жопы растут, Едуард!» Я знал, что он должен был вырезать в макете круглую дырку больше диаметра сверла, а уж потом усердствовать с дрелью. И он знал, но не сделал.

– Давай, набросай чего-нибудь на пол, чтобы закрыть это блядство! – сказал Косогор, отвернувшись. – Сейчас Барни с Уайтхоллом должны заявиться.

Мы заморочили американцам мозги, и они не заметили повреждения. Барни сказал, чтоб мы поторапливались и не беспокоились о наших часах. Что он нам заплатит как следует. Доктор согласен прибавить денег, лишь бы мы скорее закончили установку. Доктору не терпелось начать делать деньги после того, как столько денег было вложено в новый восьмикомнатный офис. Барни выругал нас за то, что часть станины, только что заново окрашенной в Сентрал Айслип, оказалась ободранной при установке, и обязал нас подкрасить станину. Завтра, сказал Барни, он сам явится помогать нам рано утром.

– Энтузиаст хуев, комсомолец, – фыркнул Косогор. – Только нам Барни тут не хватает!

– Что станем делать с макетом, Леонид?

– Хуй его знает… – Косогор задумался. – Скажем, что такой он и был.

– Вы смеетесь, Леонид. Что, доктор слепой, что ли?

– На хуя он поторопился набить этот rug!

– Может быть, купить такой же макет в магазине и заменить?

– Охуел? Двадцать квадратных ярдов. Такого качества rug затянет на двадцать пять долларов за ярд. Не меньше.

В конце концов мы обнаружили в углу заново окрашенной кладовой среди обрезков материалов, оставленных макетчиками, несколько небольших кусков макета и, повозившись пару часов, врезали их на место испорченных. При желании возможно было заметить врезанные куски, но таким образом мы уже могли свалить все на макетчиков. Стемнело, и мы включили свет… Повеселевший Косогор, вооружившись баллоном зеленой краски, занялся распылением ее на ободранные нами части станины.

– Жадный жулик Барни мог бы предложить нам оплатить сверхурочные часы по сверхурочным расценкам. Мы работаем сегодня уже десять часов, – изрек Косогор и бросил баллон. – Фуй, какая мерзость! Пошли отсюда на хуй. Ебаный распылитель опасен для здоровья. Такую окраску следует производить в маске…