если бы он любил покутить по ночам. (Впрочем, не будем отвлекаться на дискуссии об образе жизни этого художника, хотя при взгляде на его работы, особенно на ту гравюру с множеством неудобных ступенек, поневоле напрашивается мысль…) Короче, такую крышу можно придумать только после попойки, потому что изящные светильники, которые должны были свисать с потолка, топырились к небесам снаружи.

Непонятно.

Табличка на передней двери приглашала: «Добро пожаловать наружу», — и Артур с Фенчерч, обмирая от страха, зашли.

Как и следовало ожидать, оказалось, что «внутри» — это как раз и есть «снаружи». Неоштукатуренная кирпичная кладка, добротно расшитые швы, добротные кровельные желоба, садовая дорожка, пара невысоких деревьев, несколько комнат.

Внутренние стены тянулись вниз, замысловато складывались и, наконец, расходились, точно обнимая Тихий океан. Казалось, будто это оптический обман — окажись тут Морис К.Эшер, он долго ломал бы голову над тем, как же это сделано.

— Привет! — сказал Джон Уотсон, Медведь Здравоумный.

«Вот и хорошо, — подумали Артур и Фенчерч. — „Привет“ — словечко привычное».

— Привет, — ответили они хором, и некоторое время беседа сводилась к взаимным улыбкам.

По неизвестным причинам Медведь Здравоумный довольно долго увиливал от разговора о дельфинах — при малейшей попытке упомянуть о них напускал на себя странно отрешенный вид и говорил: «Я забыл…» Зато он с гордостью показал Артуру и Фенчерч достопримечательности своего жилища.

— Мне это доставляет своеобразное удовольствие, — объяснял Джон Уотсон,

— а вреда никому никакого не приносит: в крайнем случае знающий оптик может все исправить.

Этот человек нравился Артуру и Фенчерч. Он был искренним и обаятельным и умел посмеяться над собой, не дожидаясь, чтобы это сделали другие.

— Ваша жена, — сказал Артур, озираясь по сторонам, — говорила о каких-то зубочистках.

Вид у Артура был затравленный, как будто он беспокоился, что миссис Уотсон вдруг выпрыгнет из-за двери и опять скажет про зубочистки.

Медведь Здравоумный засмеялся. То был веселый, непринужденный смех, привычный его хозяину, как какие-нибудь разношенные домашние тапочки.

— Ах да, — сказал он, — это связано с днем, когда я понял, что мир окончательно свихнулся. Тогда-то я и построил Психушку, чтобы заключить в нее этот бедный мир в надежде, что он поправится.

На этом месте Артур снова слегка заволновался.

— Здесь мы находимся за пределами Психушки, — сказал Медведь Здравоумный. Он опять указал на кирпичные стены и кровельные желоба. — Пройдите в эту дверь… — он повернулся в сторону первой двери, через которую вошли Артур и Фенчерч, — …и вы окажетесь в Психушке. Я постарался украсить ее, чтобы больные не грустили, но, в сущности, предпринять почти ничего нельзя. Я сам теперь никогда туда не вхожу. Если мне хочется туда пойти, а это бывает редко, я просто смотрю на висящую на двери дощечку и ухожу.

— На эту дощечку? — с некоторым недоумением спросила Фенчерч, показывая на голубую пластинку с какими-то инструкциями.

— Да. Эти слова вообще-то и сделали меня отшельником. Я стал таким, каков я сейчас. Озарение пришло совершенно внезапно. Я увидел их и понял, что я должен делать.

На пластинке было написано:

«Держите зубочистку ближе к середине. Смочите заостренный конец слюной. Вставьте между зубами, тупой конец держите рядом с десной. Остатки пищи вынимайте нежными движениями внутрь и наружу».

— Я решил, — продолжал Медведь Здравоумный, — что если эта цивилизация настолько нелепа, что нуждается в подробной инструкции к зубочисткам, то я не могу жить в ее рамках и оставаться нормальным.

Он опять уставился на Тихий океан, словно вызывая его на бой, но океан, мирно раскинувшись под солнцем, играл с птицей-перевозчиком.

— И если вам интересно знать, а мне кажется, что интересно, я совершенно нормален. Поэтому я и называю себя Медведем Здравоумным, чтобы люди не сомневались. Медведем меня в детстве звала мама, потому что я был неуклюжий и все опрокидывал, а здравоумный я на самом деле — потому что я нахожусь в здравом уме и не собираюсь меняться, — прибавил он с той самой улыбкой, от которой собеседник внезапно чувствовал, что все будет хорошо.

— Может, пойдем на пляж и побеседуем?

Они пошли на пляж, и там Медведь Здравоумный заговорил об ангелах с золотыми бородками, зелеными крылышками и в сандалиях от «Доктора Шолля».

— О дельфинах… — мягко, с надеждой в голосе проговорила Фенчерч.

— Я могу показать вам сандалии, — сказал Медведь Здравоумный.

— Интересно, вы знаете…

— Хотите, я покажу вам сандалии? — спросил Медведь Здравоумный. — Они у меня есть. Пойду принесу их. Их производит компания «Доктор Шолль», и ангелы говорят, что эта обувь больше всего подходит для той местности, в которой они работают. Они говорят, что держат концессионный киоск в соответствии с посланием. Когда я говорю: «Я не знаю, что это такое», — они отвечают: «Конечно, не знаете» — и смеются. Ну, я все-таки принесу сандалии.

Он ушел внутрь или наружу — в зависимости от того, как на это смотреть, а Артур и Фенчерч удивленно и немного разочарованно переглянулись, потом пожали плечами и лениво стали рисовать фигурки на песке.

— Как сегодня твои ножки? — тихо спросил Артур.

— Хорошо. На песке у меня нет таких странных ощущений. И в воде тоже. Вода их прекрасно обволакивает. Думаю, это не наша планета.

Фенчерч пожала плечами.

— Как ты думаешь, что он имел в виду под посланием? — спросила она.

— Не знаю, — ответил Артур, хотя его постоянно изводило воспоминание о человеке по имени Прак, который все время поднимал его на смех.

Медведь вернулся, неся в руках предмет, сильно поразивший Артура. Я имею в виду не сандалии — ангельские сандалии оказались обыкновенными босоножками на деревянной подошве.

— Я думал, вы хотите посмотреть, какую обувь носят ангелы, — сказал Медведь Здравоумный. — Просто из любопытства. Между прочим, я ничего не пытаюсь доказать. Я ученый и знаю, что такое доказательства. Но я называю себя детским прозвищем, чтобы напомнить себе, что ученый должен уподобиться ребенку. Если он что-то видит, он должен честно в этом признаться, независимо от того, ожидал он это увидеть или нет. Сначала наблюдение, затем анализ и, наконец, испытание. Но наблюдение — прежде всего. Иначе вы будете замечать лишь то, что ожидаете увидеть. Большинство ученых забывают это правило. Позже я покажу вам нечто для подтверждения своих слов. Итак, вторая причина, по которой я называю себя Медведь Здравоумный, заключается в том, что меня считают дураком. Это позволяет мне, когда я что-то вижу, честно говорить, что именно я вижу. Ученому нельзя обижаться на то, что его считают дураком. Так или иначе, я думал, что вам интересно на это посмотреть.

«Это» и был предмет, так поразивший Артура, потому что Медведь Здравоумный держал в руках удивительный серебристо-серый стеклянный аквариум. Очевидно, он был точной копией того, что стоял у Артура в спальне.

Секунд тридцать остолбеневший Артур пытался сурово спросить: «Где вы это взяли?», — но язык его не слушался.

Наконец момент наступил, но Артур упустил его на тысячную долю секунды.

— Где вы это взяли? — сурово спросила Фенчерч.

Артур сурово повернулся к Фенчерч и остолбенело проговорил:

— Что? Ты раньше видела такой сосуд?

— Да, — ответила Фенчерч. — У меня такой есть. Или по крайней мере был. Рассел стащил его у