— Правда, неплохо? — смущённо сказал Джим.
Мы не могли дождаться Аттикуса к обеду, а позвонили в суд, что у нас для него сюрприз. Он пришёл и, видно, удивился, что мы всю землю из-за дома перетащили в палисадник, но сказал — мы отлично поработали!
— Я не совсем понимал, из чего ты его вылепишь, — сказал он, — но впредь я могу за тебя не волноваться, сын, ты всегда что-нибудь да придумаешь.
У Джима даже уши покраснели от такой похвалы, но Аттикус отступил на шаг, и он насторожился. Аттикус разглядывал снеговика. Весело улыбнулся, потом засмеялся.
— Не знаю, что из тебя выйдет, сын, — инженер, адвокат или художник-портретист. Но сейчас тебя, пожалуй, можно судить за публичное оскорбление. Придётся этого малого замаскировать.
И Аттикус предложил Джиму поубавить брюшко снеговика, дать ему в руки вместо полена метлу и повязать фартук.
Джим объяснил, что тогда опять будет не снеговик, а грязевик.
— Ну, сделай по-другому, но что-то сделать надо, — сказал Аттикус. — Ты не имеешь права лепить карикатуры на соседей.
— Это не карикатура, — сказал Джим. — Он на самом деле такой.
— Мистер Эйвери может с тобой не согласиться.
— Придумал! — сказал Джим.
Он побежал через улицу, скрылся за домом мисс Моди и вернулся гордый и довольный. Нахлобучил на снеговика её широкополую соломенную шляпу, а в согнутую руку сунул садовые ножницы. Аттикус сказал — вот и прекрасно.
Из дому вышла мисс Моди и остановилась на крыльце. Поглядела через улицу. И вдруг усмехнулась.
— Джим Финч, ах ты, чертёнок! — крикнула она. — Подайте сюда мою шляпу, сэр!
Джим поглядел на Аттикуса, Аттикус покачал головой.
— Она это не серьёзно, — сказал он. — Просто она поражена твоими… талантами.
Аттикус перешёл улицу, и они с мисс Моди оживлённо заговорили о чём-то, размахивая руками; до меня донеслось только:
— …выставить во дворе самого настоящего мофродита! Хорошо же ты их воспитываешь, Аттикус!
Днём снег перестал, похолодало, и к ночи сбылись худшие предсказания мистера Эйвери. Кэлпурния, не переставая, топила все печи, а мы всё равно мёрзли. Вечером Аттикус сказал — плохо наше дело, — и спросил Кэлпурнию, может, ей лучше остаться у нас ночевать. Кэлпурния обвела взглядом большие окна и высокие потолки и сказала — у неё дома, наверно, теплее. И Аттикус отвёз её в автомобиле.
Перед сном Аттикус подбросил угля в печку у меня в комнате. Он сказал — сейчас шестнадцать градусов, он за всю жизнь не запомнит такого холода, а наш снеговик совсем заледенел.
Мне показалось, прошло совсем мало времени, и вдруг кто-то трясёт меня за плечо. Я проснулась и увидела поверх одеяла пальто Аттикуса.
— Разве уже утро?
— Вставай, малышка.
Аттикус протянул мне мой купальный халат и пальто.
— Сперва надень халат, — сказал он.
Рядом с Аттикусом стоял Джим, весь встрёпанный, его качало. Одной рукой он придерживал ворот, другую сунул в карман. Он был весь какой-то толстый.
— Быстрее, дружок, — сказал Аттикус. — Вот твои носки и башмаки.
Я ничего не поняла, но обулась.
— Уже утро?
— Нет ещё, второй час. Ну-ка, побыстрее.
Наконец до меня дошло: что-то не так.
— А что случилось?
Но теперь ему уже незачем было объяснять. Как птицы знают, что пора укрыться от дождя, так я знала, когда на нашу улицу приходила беда. Я услышала какое-то шелковистое шуршанье, шорохи, приглушённую суету, и мне стало страшно.
— У кого это?
— У мисс Моди, дружок, — сказал Аттикус.
С веранды мы увидели, что у мисс Моди из окон столовой рвётся пламя. И словно затем, чтоб мы скорей поверили своим глазам, взвыла над городом пожарная сирена — всё тоньше, визгливее, и никак не умолкала.
— Всё сгорит? — жалобно спросил Джим.
— Наверно, — сказал Аттикус. — Теперь вот что. Подите оба к дому Рэдли и стойте там. И не вертитесь под ногами, слышите? Видите, с какой стороны ветер?
— О-о! — сказал Джим. — Аттикус, может, надо уже вытаскивать мебель?
— Пока ещё рано. Делай, что я велю. Ну, бегите! Смотри за сестрой, Джим, слышишь? Не отпускай её ни на шаг.
И Аттикус подтолкнул нас к воротам Рэдли. Мы стояли и смотрели — нашу улицу всё тесней заполняли люди и автомобили, а тем временем огонь молча пожирал дом мисс Моди.
— Ну что они так долго, что они так долго… — бормотал Джим.
Но мы понимали, в чём дело. Старая машина не заводилась на морозе, и целая толпа катила её по улице, просто подталкивая руками. А когда шланг прикрутили к водоразборной колонке, он лопнул, струя брызнула вверх и окатила мостовую.
— Ой, Джим!…
Джим обнял меня за плечи.
— Тише, Глазастик. Подожди волноваться. Я тебе тогда скажу.
Жители Мейкомба, более или менее раздетые, через двор выносили мебель мисс Моди на улицу. Аттикус тащил тяжёлую дубовую качалку, и я подумала, какой он умный, спас ту самую вещь, которую мисс Моди любит больше всего.
По временам слышались крики. Потом в окне мансарды появился мистер Эйвери. Он выкинул под окно тюфяк и бросал на него разные вещи, пока все не закричали:
— Спускайтесь, Дик! Лестница горит! Уходите оттуда, мистер Эйвери!
Мистер Эйвери стал вылезать в окно.
— Застрял… — выдохнул Джим. — Ох, Глазастик…
Мистер Эйвери не мог двинуться ни взад, ни вперёд. Я уткнулась Джиму под мышку и зажмурилась. Потом Джим крикнул:
— Он выбрался, Глазастик! Он живой!
Я подняла голову. Мистер Эйвери был уже на балконе. Перекинул ноги через перила, стал съезжать по столбу вниз, но не удержался и с воплем свалился в кусты мисс Моди.
Тут я заметила, что люди пятятся от дома мисс Моди всё ближе к нам. Никто уже не таскал мебель. Огонь охватил верхний этаж и дошёл до самой крыши, чернели оконные рамы, а внутри всё так и светилось оранжевым.
— Джим, правда, там всё рыжее, как тыква?…
— Смотри, Глазастик!
От нашего дома и от дома мисс Рейчел повалил дым, будто поднялся туман от реки, и к ним уже тянули шланги. Позади нас завопила сирена, из-за угла выкатилась пожарная машина из Эбботсвила и остановилась напротив нашего дома.
— Книжка… — сказала я.
— Какая книжка? — спросил Джим.
