Он стоял рядом с Илфордом и Фол-том на каменистом берегу острова Алькатрас, у самой воды. Дул прохладный ветерок, небосвод был удивительно чист и синь. Давно опустевшая тюрьма наводила Эверетта на мысли о вакавилльском лабиринте. И океан, различимый за скобой моста Золотые Ворота, отмечал финиш его бега на запад. Дальше лежит другая пустыня, но ее не пересечешь на краденом автомобиле.

После дождя Фолт и Илфорд усадили его в машину, перевезли через город к берегу, а потом – в лодке – на остров. По пути ему ничего не объяснили. Эверетт чувствовал, что обоим хочется сбежать от Кэйла, оставить в Доме саму память о его существовании. Но Кэйл жил в чертах отцовского лица; сходствобыло столь явственным, что Эверетт даже вздрагивал, когда его взгляд падал на Илфор-да. «Видит ли Фолт это сходство?» – думал он.

Прямо перед ними чайка описала круг над скалами и пеной, а затем ринулась навстречу ветру – крылья серпами, перья прижались к коже. Казалось, она застыла на месте.

– И долго ты в Хэтфорке прожил? – спросил вдруг Илфорд.

Эверетт удивился, но не полез в карман за ответом:

Лет пять, не меньше Да? А ведь Развал меньше двух лет назад случился.

– В Хэтфорке я провел пять лет. Илфорд и Фолт переглянулись. Чайка повернулась хвостом к ветру и скрылась.

– Говоришь, машины там на бензине ходят? – спросил Илфорд.

– Да.

– А как же насчет химического распада в резервуарах?

– Эверетт, он прав, – сказал Фолт. – Бензин столько времени не хранится.

Хранится, не хранится, – какая разница, в его реальности и без того уйма прорех. Он все еще чувствовал те пять лет, прожитых в Хэтфорке, – пять лет Хаоса. Они никуда не делись, они висяг на нем, точно омертвелая конечность. Те пять лет прошли где-то с кем-то.

– Ладно, – произнес он. – Два года. После чего – два года?

– То есть?

– Ты говоришь – Развал. Что ты имеешь в виду?

– Ну, Эверетт, этого не объяснить. Все помнят какое-то бедствие. Но какое – вот вопрос. Тут мнения расходятся. Но ведь ты своими глазами побольше видел, чем любой из нас.

«Откуда он знает?» – подумал Эверетт. О своем недавнем прошлом он рассказывал одному лишь Кэйлу. Не Фолту и уж точно не Илфорду. «Неужели мои сны столько выдали?»

Или он сейчас говорит с Кэйлом?

Эверетт бросил украдкой очередной взгляд на Илфорда. Тот молча стоял и глядел на море. Невозможно было рассортировать отцовские и сыновние черты лица – кроме головной боли, это ничего не давало. Фолт заметил, как Эверетт разглядывает Илфорда, и печально улыбнулся, словно хотел сказать:

'Не бери в голову».

– А знаешь, ты похож на Келлога, – произнес Илфорд.

– В каком смысле? – буркнул Эверетт и подумал: «Знакомый упрек». Мелинда, вспомнил он. И сам Келлог.

'А может, Илфорд получает информацию прямо от Келлога?» – тоскливо подумал Эверетт. Это многое объяснило бы.

– Ты – из тех, кто делает дела, благодаря таким, как ты, происходит то, что происходит. Хэтфорк, Малая Америка… Тут ты не меньше Келлога поработал.

– Совсем напротив, – возразил Эверетт. – Я – универсальная антенна. Какой бы ни была местная концепция, я для нее гожусь.

– Ты не только принимаешь, но и передаешь. Искажая при этом местную концепцию.

Эверетт вспомнил хэтфоркскую еду, мыло, которое варили из кошек и собак. Неужели это он виноват в том, как там живут люди? От этой мысли стало тошно.

– У Келлога навязчивая боязнь радиации, но я тут ни при чем.

– Ты действуешь тоньше.

– Слабее. Так будет точней.

– Ты не осознаешь своих способностей. И это – единственное ограничение.

– Предпочту и дальше не осознавать. Наступило молчание. Оба смотрели на океан.

– Эверетт, зачем ты приехал? – спросил наконец Илфорд. Эверетт не ответил.

– Он девчонку ищет, Илфорд, – сказал Билли Фолт. – Одну конкретную девчонку.

– Девчонку, – скептически повторил Илфорд.

Эверетт хотел спросить Илфорда, знаком ли он с Гвен, но прикусил язык. Он вспомнил, как обещал Фолту не заговаривать о пробирках в холодильнике и о Кэйле.

– Ты слишком замкнут на прошлом, – сказал Илфорд. – Нельзя тебе назад. Тем более с такой способностью все переделывать. К чему бы ты ни прикоснулся, все меняется. Будешь спорить?

«А как насчет Кэйла? – чуть было не спросил Эверетт. – Кто к нему прикоснулся? Кто его изменил? Тоже я, скажешь?»

Он повернулся спиной к воде, а лицом – к разрушенной громадине тюрьмы. Точно уродливый лик великана, закрывала она ясный небосвод. Осторожно ступая между валунами, он двинулся к бетонной набережной, что окаймляла остров. За ним пошли Илфорд и Фолт.

На пристани они забрались в лодку и, ни слова не говоря, вышли в залив. Сидя на банке, Эверетт казался себе маленьким и слабым, ветер и солнце действовали на нервы, а под днищем лежала бездонная тайна. Вспомнился Келлогов сон об океане, о том, как на месте пустыни расстелется море. Сейчас ему думалось: то был сон о продолжении. Сама земля неизменна, неизменны бесконечные протяженности песка, воды и асфальта. Все дело в людях, в чокнутых непоседах, – они носятся по просторам земным, и мир им видится мимолетным, зыбким, переменчивым… Эверетту захотелось, чтобы земля когда-нибудь догнала, остановила этих безумцев, затянула в безмолвие, постоянство, неподвижность.

– Будь моя воля, я бы пошел совсем другим путем, – внезапно сказал он Илфорду. – Нашел бы какой- нибудь способ прекратить сны.

– У тебя нет выбора. Ты можешь строить мир, и сны будут увязываться друг с другом.

– Будь оно и вправду так, я бы стал вроде Келлога, – возразил Эверетт. – Или вроде кого-нибудь из остальных. Например, тех, кто правит в Вакавилле. Но вам тут это ни к чему, верно? – Он не сказал, что Нигдешний проезд, на его взгляд, уже под чьим-то неявным контролем, что в Сан-Франциско уже хватает