— Вы играете? — спросил Гисласон.

— Знаю ходы.

— Этого маловато. — Он потрогал доску. Один воин выхватил меч. Крохотный клинок ярко блеснул. Воин взмахнул им над головой и шагнул вперед.

Удержаться было невозможно, и Анна не отрывала взгляда от доски. Воины размахивали мечами и знаменами. Тяжело ступали слоны. Гарцевали генеральские кони. Советники скользили точно на шарнирах. Императоры двигались властно, а опасные императрицы семенили слегка покачиваясь.

Да, впечатляет, хотя это и явная голограмма. Краски бледноваты. Красные и белые фигуры словно обведены радужным сиянием, и им недостает плотности, хотя они объемны и все детали четко проработаны. Время от времени они начинали мерцать или вовсе исчезали на секунду.

Две призрачные армии, подумала Анна. И сражаются — ради чего?

— Наверное, они очень дорогие, — сказала она вслух.

— Шахматы? Да. Но в космосе деньги тратить почти не на что. А я люблю шахматы и всякие дорогие игрушки.

Он продолжал играть, пока самолет не пошел на снижение. Тогда он отключил доску. Призрачные фигурки исчезли. Гисласон сложил доску и сунул в карман, когда самолет совершил посадку. На воду, решила Анна. Он погасил скорость, повернулся и остановился. Дверь перед ними открылась, из нее вышел синеглазый солдат.

— Надо поторопиться, лейтенант. Облачный покров вот-вот разойдется.

Гисласон кивнул и поднялся с кресла.

— Мэм?

Она пошла за ними к выходу. Синебровый открыл дверцу и прыгнул в темноту. Анна услышала всплеск.

— Глубина метр, — сказал солдат. — Вода очень холодная.

— Мэм! — сказал Гисласон.

Она прыгнула, погрузилась в воду, почувствовала под ногами дно. Ступни заскользили по песку, и она чуть не упала, но солдат подхватил ее.

— Все в порядке, мэм?

— Да.

Они побрели к берегу, Гисласон следовал за ними. Выбравшись на берег, Анна оглянулась и увидела в двери самолета еще одного солдата, женщину, которая сразу закрыла дверь и свет над водой исчез. И тут же на землю упал луч света — синебровый солдат держал в руке фонарик, освещая галечный пляж перед ними.

— Идемте.

И она пошла, как во сне. В пятне света галька сменилась желтым псевдомхом. Они начали подниматься на косогор. Вокруг них маячили какие-то фигуры в рост человека, но неподвижные.

«Что это?!»— подумала Анна.

И словно прочитав ее мысли, солдат навел луч на корявое деревце. Ствол и ветви были покрыты чем-то вроде густого пуха. Листья отсутствовали.

— Где мы? — спросила она. — На южной половине континента?

— Боюсь, я не могу вас просветить, — сказал Гисласон.

Будь теперь день, она поискала бы взглядом крупных животных с клешнями. Но они вели дневной образ жизни. И им, и охотящимся на них хищникам требовалось солнечное тепло.

Луч фонарика лег на обрыв впереди — низкий, сложенный из темных неровных камней. Они вошли в неглубокую пещеру. Ее замыкала дверь. Даже днем Анна ее не заметила бы, такой хорошей была маскировка.

Солдат толкнул дверь, и она распахнулась. Открылся бетонный коридор с плафонами, отбрасывавшими бледный голубоватый свет.

— Добро пожаловать в Лагерь Свободы! — сказал солдат.

Они вошли. Сначала Анна, за ней Гисласон, а последним солдат, который закрыл дверь. С внутренней стороны она оказалась металлической с колесом. Солдат повернул его, словно запирая подвал старинного банка.

— Идите по коридору прямо, — сказал Гисласон.

Их шаги отдавались легким эхом. Еще она слышала жужжание вентиляционной системы, и больше ничего. Метров через сто они подошли к новой двери. Солдат открыл ее. За ней сиял свет, играла музыка. Анна узнала мотив — самый модный, когда она впервые очутилась на Краю конфедерации: «Эта жизнь на Краю». Название группы она успела забыть. Они появлялись и исчезали, точно кометы. Но песня была потрясающая: «Где никто до меня не бывал, и все правила новы». А потом: «Вместо вести из дома помехи, помехи…»

Но сейчас музыка гремела оглушительно, и она не могла разобрать слов. Звуковая аппаратура не лучшая во Вселенной.

— Что тут происходит? — спросил Гисласон.

Синебровый солдат пожал плечами.

В стенах этого коридора было много дверей. Ближайшие были закрыты, но затем они поравнялись с открытой. Гисласон взял ее под локоть и вошел вместе с ней.

Обычный кабинет, где за письменным столом сидела ничем не примечательная женщина даже без гребня на голове. Ее волосы — густые, кудрявые и черные — торчали крутыми завитками от лба до шеи. Она была не в форме, а в строгом костюме — темно-синем с серебристой рубашкой. Галстук, темный и узкий, был заколот под высоким воротничком серебристой булавкой в виде дельфина.

Гисласон закрыл дверь, и музыка сразу стала еле слышной.

— Зачем вам эта какофония?

— Плохая звукоизоляция, — ответила женщина. — Между коридором и комнатами. Но и только. В соседних комнатах ничего не слышно, и наружу не доносится ни единого звука, я проверила. Но — учитывая все обстоятельства — музыка не такая уж плохая идея. — Она помолчала. — И полезна для поддержания боевого духа. Напоминает, что мы сражаемся за человеческую цивилизацию. Так вы — мэм Перес?

— Да. И мне хотелось бы узнать точно, в какую ситуацию я попала. Где я? Что это за место? И что будет с моим катером? Разве враги… то есть хвархаты не сумеют его выследить? И что они подумают, обнаружив, что на нем никого нет?

— Отвечать на все ваши вопросы я не стану, — сказала женщина. — Но что касается катера… — она взглянула на запястье, — к этому моменту он, вероятно, уже затонул.

— Что?!

— Враги найдут только обломки, и на такой глубине, что поднять их на поверхность будет нелегко. Но если они доберутся до них или сумеют поднять, то обнаружат… что? — Она поглядела на Гисласона.

— Следы пожара, вспыхнувшего в камбузе, — ответил он. — Замыкание в кофеварке. Огонь добрался до топливных баков и бу-у-ум!

— Сукин сын! — вскрикнула Анна.

— У вас нет причин считать, что мать лейтенанта Гисласона в какой-то мере ответственна за его нынешнее поведение. Трупов враги, естественно, не обнаружат. Взрыв ведь произошел в открытом океане. Их унесло течением. Кто знает, куда? Хотя не исключено, что позже их выбросит на берег.

— Что?

— Один труп, — успокоила ее женщина. — И, конечно, не ваш. А Сандерса. Мы предпочтем сохранить его живым. Тем не менее, извлечь значительную часть необходимой нам информации можно за неделю, две, три, а тогда, если потребуется, мы можем разделаться с ним.

Да кто она такая? Анна быстро перебрала в памяти всех знаменитых нравственных чудовищ двух последних веков. Никто ведь не представил убедительных доказательств смерти доктора Менгеле. Но через сто девяносто лет… А полковник Питерсон покоится под памятником из черного гранита, посвятив всю свою жизнь (если верить надписи) Делу Американского Здравоохранения.

— Он объявится, только если хвархаты потребуют доказательств его смерти. Что же, если они начнут