Многие животные еще давали синие или сине-зеленые вспышки, но ритм изменился. Он стал быстрым и отрывистым — ритмом кода. А кое-где вспыхивали оранжевые огни, словно рвались бомбы.

— Перед вами какое-то препятствие, — заявил катерный компьютер. — Пожалуйста, посмотрите на экран вашего сонара.

Она посмотрела: экран был усеян пятнышками, мерцавшими зелеными огоньками: псевдосифонофоры! И прямо у нее на глазах они начали отодвигаться вправо и влево к краям экрана. Анна посмотрела на бухту. Перед катером открывался темный проход.

— Бог мой! — сказал Гисласон.

Вся бухта вспыхивала темно-оранжевым огнем и холодной голубизной. «Опасность. Непонятный друг. Опасность.» Несмотря на дождь, который хлестал по воде и туманил ветровое стекло перед ней, она ясно читала весть.

— Они расслышали вас, — с удивлением произнес Гисласон, — вернее, увидели. Поняли ваше предупреждение.

— Они не идиоты.

Темный коридор тянулся мимо «Моби Дика»к океану. Она вела катер по нему. Стеклоочистители метались по стеклу. Капли дождя, которые они не успевали смахнуть, сверкали как сапфиры и топазы.

— И у них прекрасная память, — добавила она. — Некоторые, вероятно, бывали здесь прежде, когда катер покидал бухту. Вы обратили внимание, как они очистили нам дорогу? Они знали, куда мы направимся. — Она помолчала. — А может быть, они съели того, кто бывал здесь.

— Они едят друг друга? — спросил Гисласон с неподдельным ужасом.

— Это неточное слово. Вернее было бы сказать, поглощают. Они захватывают друг друга — обычно крупные мелких. Победитель, или хищник, если хотите, парализует жертву, производит разъятое и синтезирует части.

— И у всех на этой планете такие омерзительные привычки?

Они уже вошли в пролив. Вода была темной, и на радаре не мерцало ни единого пятнышка. Животных впереди катера не было.

— У жизни много омерзительных привычек, — сказала Анна. — На Земле немало животных, особенно среди клещей и ос-паразитов, от способов размножения которых мурашки по коже бегают.

Гисласон что-то неопределенно буркнул. Согласился? Возмутился? Или у него просто несварение желудка? Она сосредоточилась на управлении катером, пока сонар не показал, что пролив остался позади. Но она и без приборов знала, когда катер вышел в океан. Воздух изменился, крепкий бриз с востока нес вкус соли и брызги. И катер задрыгал по волнам.

— Половая жизнь людей тоже не всегда аппетитна, — сказала Анна, доканчивая свою мысль.

— Безусловно, — согласился Гисласон, и по его категоричному тону она заключила, что он думает о Никласе Сандерсе.

Вокруг них повсюду были ее инопланетяне. Океан был усеян сверкающими огнями, качающимися с волнами, — синими, зелеными, желтыми, оранжевыми, розовыми. Некоторые повторяли ее весть. Другие продолжали свое обычное: «я это я, я не нападу.»

— Поверните на юг, мэм, — сказал Гисласон.

Она повернула катер. За спиной у них и справа тянулся мрак, означающий сушу. Океан простирался впереди и слева. Большинство животных располагалось поблизости от входов в бухту, удерживаемые химическими вестями, которые волны выносили из бухты, где крупные особи готовились к спариванию. Однако на юге и на востоке там и сям вспыхивали огни, где плавало одинокое животное, или скопления огней, где животные собирались группами.

Анна решила вернуться к поглощению: тема все-таки более спокойная, чем сексуальное поведение человека.

— Они не столько отдельные организмы, сколько колонии.

— Кто?

Она указала на свет в океане.

— Различные их части во многом сохраняют древнюю самостоятельность. И разделяться для них дело относительно простое. Парализующее вещество обездвиживает схваченную особь, но временно. Затем другое вещество, а, вернее, комбинация веществ, отдает команду частям разъединиться и прирасти к победителю. Насколько мы пока можем судить, в размерах они увеличиваются именно таким способом, а, как показывают эксперименты, каждая часть сохраняет собственную память. Нам неизвестен предел их роста, а также сколько способна прожить крупная особь и что она помнит. Может, столетия… или тысячелетия. Не исключено, что где-то там в океанских глубинах плавает вся история этого вида.

Ну вот, опять она читает лекцию, как на дорожке о червях. Почему? Чтобы заглушить страх? Ей же очень страшно!

— Здесь штурвал возьму я, — сказал Гисласон. — Я знаю наш курс.

Анна соскользнула с кресла, и он занял ее место.

Катер все так же плыл на юг сквозь завесу дождя. Судя по приборам, они шли более или менее параллельно берегу, только его скрывал мрак. Инопланетяне попадались все реже и реже: проблеск голубизны во тьме, мелькнувший и погасший, а через минуту-другую — еще проблеск — зеленый, синий или (очень редко) оранжевый. «Я это я. Опасность.» (Может быть, «Злоба»). «Я не нападу.»

Анна осталась рядом с Гисласоном. Козырек крыши более или менее спасал ее от дождя, который заметно поутих, так что ветер теперь нес главным образом водяную пыль.

— Нам эти тучи необходимы, — заметил Гисласон. — Надеюсь, они не разойдутся.

— Но зачем? — спросила она.

— Над нами, мэм, висит вражеский корабль с замечательными детекторами. Тучи хотя бы немного нас экранируют.

Два корабля, мысленно поправила Анна. На стационарной орбите. Один доставил дипломатов, другой — инопланетян, покрытых серым мехом. В ясные ночи их можно было увидеть в небе над станцией, и ее коллеги — астрономы-любители и профессионалы — указывали ей на них. Две неподвижные звезды. Хварский космолет висел над океаном на востоке, земной — над дипломатическим лагерем. Их положение относительно станции и друг друга оставалось неизменным.

Ответ Гисласона показался ей бессмысленным. Если приборы хвархатов настолько хороши, они безусловно обнаружат катер, пусть не визуально, а как-нибудь еще. Он же меньше всего шпионское судно и ничем не экранирован. Только Богу — во всяком случае не, ей! — известно, что именно он излучает, но в любом случае хвархаты сумеют зафиксировать это излучение и сразу установят, что оно означает. Ведь катер был единственным на планете.

Анна посмотрела на своего спутника. Свет приборной доски озарял его худое вытянутое лицо снизу — зеленоватый призрачный свет. Привидение не из приятных. Она решила больше вопросов не задавать и отвернулась к океану.

Тянулись минуты. Она совсем замерзла, но в каюту не спустилась, чтобы не оставлять Гисласона без наблюдения.

Они миновали последнюю группу инопланетян — малышей, которые, вероятно, боялись приближаться к бухте. Они висели в воде к востоку от катера — огромное светящееся пятно, которое поднималось и опускалось с волнами. По нему пробегали цветные полосы — в основном синие и зелено-синие. Кое-где вспышки были оранжевыми и желтыми — злоба, обманутые ожидания, возбуждение, предостережение. Внезапно на минуту все пятно обрело удивительный лиловато-розовый цвет. Что он означал? Она не сумела уловить весть. Может быть, вариант успокаивающей вести, которой обменивались крупные особи? «Я это я. Не бойся.»

Из скопления лились потоки света, вокруг него покачивались скопления поменьше. Хотя бы это она могла рассмотреть вопреки дождю и мраку. Ах, если бы у нее был самолет, а небо было бы ясным! Это требовало наблюдений сверху.

— Что тут происходит? — спросил Гисласон.

— Не знаю. Мы не занимались малышами, которые слишком молоды для спаривания. И, видимо, напрасно. Я бы очень хотела знать, чем вызвано такое поведение. Думается, они тут вне поля зрения других