Обрати внимание на цвет его лица.

Прожектор осветил лицо механического человека.

Нашел к чему придраться! Кожа выглядела как настоящая, он все предусмотрел, даже поры и несколько веснушек.

- Ты уверен, что к такой коже пристанет загар?

- Загар?.. Не знаю, - пролепетал Клориндо. - Честно говоря, я об этом не думал.

- Вот видишь! Выходит, нельзя говорить о полном сходстве между механическим человеком и живым существом. Он постареет? У него поседеют волосы? Он ссутулится с годами?

И об этом Клориндо не подумал.

- Я исправлю ошибки, я еще поработаю над ним, посмотришь, у меня получится.

Всеведас покачал головой:

- Может быть, это тебе и удастся, но вряд ли ты сумеешь устранить главный недостаток - сделать так, чтобы подобно живому человеку твой механический человек думал и действовал, не нуждаясь в чьих-то указаниях.

- Это невыполнимо! - воскликнул Клориндо. - Такое изобретение невозможно!

Всеведас нажал кнопку: луч прожектора осветил Клориндо, так что маленький неудачник почувствовал себя в роли обвиняемого.

- На каком основании ты подвергаешь сомнению сказанное мною? строго спросил Великий Инженер.

- Невозможно изобрести машину, которая действовала бы сама по себе! - не сдавался Клориндо.

- Невозможно? Такого слова не существует в Машиноградосе.

- Признайся, ты рад любой отговорке, лишь бы не признавать мое изобретение. Я тебе не верю!

Всеведас еще больше насупился.

- Верь мне, Клориндо, - сказал он. - Наука в состоянии добиться результатов, о которых ты и не подозреваешь.

- В тебе говорит ревность! - закричал Клориндо, чуть не плача. - Я считал тебя первым мудрецом Машиноградоса, а ты злой завистник, только и всего. Да-да, ты завидуешь моему изобретению!

- Очень жаль, но в ответ на твои слова я вынужден показать тебе, что ты заблуждаешься, - сказал Всеведас, неохотно нажимая одну из кнопок.

На стене зажегся огромный экран, и Клориндо увидел незнакомую лабораторию и в ней людей - человек десять, которые не спускали глаз со спящего мальчика. Клориндо показалось, что мальчик на кроватке напоминает кого-то знакомого, хотя фильм, судя по всему, был очень старый. Из-за плохого звука приходилось напрягать слух, чтобы разобрать слова людей на экране, да и люди эти были до того старенькие, что говорили слабыми, дрожащими голосами.

- Иного выхода у нас нет, - произнес один из них.

- Попробуем, - согласился другой и разбудил мальчика.

Проснувшись, мальчик сел на кроватке, протер глаза. Все смотрели на него выжидающе. Он спустил ноги с постели, встал, поздоровался с обступившими его людьми и сказал, что проголодался.

Перед ним поставили поднос с завтраком. Мальчик ел, а у взрослых при этом был такой вид, будто на их глазах происходило чудо. А между тем завтрак мальчика состоял из самых обыкновенных хлебцев и кофе с молоком.

- Вот оно, утешение! - воскликнул один из стариков.

- Да, - подхватил другой. - Наше последнее утешение.

Всеведас нажал кнопку, экран погас, и в зале снова воцарился полумрак.

- Что это значит? - спросил Клориндо. - Я ровным счетом ничего не понял. Правда, мне кажется, что где-то я этого мальчика видел, он мне кого-то напоминает, не припомню кого.

Всеведас нажал кнопку - и прожектор осветил его лицо.

- Это ты! - узнал Клориндо. - Ты в детстве!

- Да, - подтвердил Всеведас. - Этому фильму более полувека.

- Но при чем тут мое изобретение?

- Ты еще не понял? Я решил показать тебе, сколь оно несовершенно. А вот старики, которых ты видел на экране, действительно великие изобретатели.

Что имел в виду Всеведас и почему в его глазах было столько боли?

- Что они изобрели? - спросил Клориндо.

Всеведас откинулся на спинку кресла, словно хотел стать меньше и раствориться в тени.

- Они изобрели меня, - сказал он.

Стоя посреди зала, ярко освещенный прожектором, Клориндо смотрел на Всеведаса, сжавшегося в комок. Он отчетливо слышал каждое его слово, но отказывался понимать услышанное.

- Выходит, что ты... - пролепетал он.

- Так оно и есть. Выходит, что я - машина, изобретение людей, лучшая из когда-либо созданных моделей механического человека. А они, - Всеведас показал на пустой экран, - все они давным-давно умерли. Это были последние люди в Машиноградосе.

У Клориндо голова шла кругом. Может быть, он ослышался?

- Последние? Да ты понимаешь, что говоришь?

Всеведас кивнул.

- Ты смеешься надо мной, - не унимался Клориндо. - Я человек, живой человек, и моя мама - тоже, и папа...

Всеведас молчал, но ответ можно было прочесть в его глазах, безутешных, как сама печаль.

У Клориндо подкосились ноги, комната закружилась, казалось, вселенная затряслась вдруг в безумной пляске.

- Я, - вяло сказал он, - я...

- Да, так же, как и все. В Машиноградосе давно не осталось ни одной живой души. Но чтобы создать иллюзию продолжающейся жизни, последние люди изобрели механического человека. Я был первым экземпляром. Теперь ты знаешь, что я имею в виду, говоря о совершенной машине, похожей на человека.

Механический человек, сделанный Клориндо, стоял неподвижно в углу в позе манекена. Он был смешон, теперь Клориндо отлично это понимал. Достаточно беглого взгляда, чтобы увидеть: это машина.

Всеведас тем временем продолжал:

- О машине, которая думает, действует и чувствует, никем к тому не понуждаемая. У нее растет борода, она стареет и умрет, когда кончится заданный ей срок. Но мы остаемся машинами - я, ты, все. Машиноградос город науки, где все счастливы... - Он горько улыбнулся. - Однако мы не более чем машины, подобные тем, которыми мы пользуемся. Никто этого не знает, кроме меня. Если бы остальные узнали, они бы обезумели от горя. Как я, единственный, кто несет в себе эту муку... Как ты теперь. Но никто ничего не узнает: это тайна, и тебе не удастся поделиться ею с другими.

Он нажал кнопку - и все двери зала автоматически закрылись.

- Что ты задумал? Ты хочешь убить меня?

* * *

Лежа на кровати в комнате, прилегающей к залу Великого Инженера, Клориндо ждет разряда электронных лучей, которые навсегда зачеркнут то, что он услышал.

Но пока еще он знает: люди давно вымерли, остались одни машины. И он тоже машина - такая же, как стиральная, как холодильник, как телевизор, только более совершенная.

А стрелка на циферблате все бежит. Впереди у него двадцать секунд, девятнадцать...

И папа с мамой оказались всего лишь машинами. Тепло их мягких губ, целующих его каждый вечер, - ласковое напутствие в мир снов искусственное тепло. А папины глаза, такие светлые и умные, - не что иное, как фотоэлементы.

'Что со мной? Я плачу?' - спрашивает он себя.

Всеведас, тот, понятно, никогда не плачет: слезами ничего не изменить. Он владеет тайной, этим и объясняется вечная его грусть.

'Глупый, ты ведь не человек, почему же ты плачешь? Ты смешон: машины не плачут'.