– Они у нее всегда такие были.

– Она меня теперь ненавидит. Я потерял ее любовь – ну и прекрасно. Именно этого мы и хотели. Теперь мне ничего не надо решать, сам не понимаю, почему меня это задевает. Извини.

– Не будь идиотом. Никакой ее любви ты не потерял. Просто она ведет себя так, как ты просил, и, по- моему, у нее это отлично получается.

– Она ведет себя так, как ты просила.

– Еще чего! Да она… – следующие слова удивили ее самое – это было старое, излюбленное выражение ее отца, – …гроша ломаного не даст за меня – как и ты, впрочем. Я тут – ноль, борьба идет между ней и детьми, так что не пытайся взвалить всю вину на меня. Я не собираюсь тебя удерживать – вставай и поезжай к ней. Поезжай.

– Извини, – сказал Джерри, и это было искренне. – Просто я увидел ее лицо в определенном ракурсе, посылая ей мяч, и оно застряло у меня в башке: я ведь поставил ее в такое унизительное положение.

– Но она сама на это напросилась, дружок. Женщины, ведя игру, знают, что далеко не всегда могут выиграть. Я считаю, что она действует очень даже смело и прямолинейно, так что перестань быть младенцем! Ей вовсе не нужны эти спектакли, которые ты устраиваешь каждое воскресенье.

Он поднял на нее глаза – щеки у него были мокрые, колено рассечено, на лице – жалкая улыбка, исполненная надежды.

– Ты, правда, считаешь, что она все еще любит меня?

– Не такая она идиотка, – сказала ему Руфь. Обычно ночью по воскресеньям, взбудораженный игрою, он приставал к ней с ласками, и она уступала ему, но не получала удовольствия, потому что она была тут ни при чем: он обнимал Салли. Его пальцы скользили по ее телу, словно пытались заколдовать его, превратить в другое тело, и все ее женское естество, которое принадлежало мужу, стремилось покориться. В темных извивах этого стремления покориться Руфь теряла всякое представление о происходящем. Наконец он взламывал ее, как взламывают неподатливый замок, и с глубоким вздохом облегчения отваливался, довольный собою. Ее неспособность до конца ответить ему вполне его устраивала, он и хотел, чтобы было так, – это оправдывало его будущее бегство.

– Ты слишком много куришь, – сказал он ей. – Это не возбуждает.

– Это ты не возбуждаешь.

– Неужели я так плох? Заведи себе любовника. Или вернись к тому, который у тебя был. Я уверен, что с другим ты можешь быть на уровне.

– Благодарю.

– Я серьезно. Ты красивая женщина. Хотя изо рта у тебя и пахнет, как из сарая, где сушится табак.

– Чего ты напустился на меня! Чего напустился! – Эти выкрики только еще больше распалили ее, но выхода ярости не дали; она ударила его, принялась молотить коленями; он схватил ее за запястье, навалился, прижал к кровати. Лицо его было совсем близко, оно казалось в темноте преувеличенно раздувшимся, точно сошедшим с картины Гойи.

– Безмозглая сука, – сказал он, снова и снова вжимая ее в матрац, – нечего сказать, умеешь держать себя в руках. Получила, что хотела, да? Получай же. Супружеское счастье.

Она плюнула ему в лицо – тьфу! – как кошка: сначала прыгнет, а потом подумает; слюна мелким дождем обрызгала ей же лицо и словно отрезвила. Она вдруг ощутила его тело, которое железной тяжестью давило на нее; при слабом свете увидела, как он заморгал и усмехнулся. Пальцы его разжались, и он соскользнул с нее. Соскользнул, а ее бедра уже снова жаждали его исчезнувшей тяжести. Он повернулся к ней спиной и сжался в плотный клубок, словно стремясь защитить себя от нового каскада ударов.

– М-да, это нечто новое, – сказал он про ее плевок.

– Я это не подумав. Должно быть, вырвалось откуда-то из нутра.

– Я и почувствовал, что из нутра.

– Ты же держал меня за плечи. Я должна была как-то реагировать.

– Не извиняйся. Реагируй, пожалуйста, сколько влезет.

– Тебя это оскорбило?

– Нет. Даже понравилось. Это показывает, что я тебе не безразличен.

– Мой плевок мне же на лицо и упал.

– Это называется: пи'сать против ветра.

– Джерри? – Она протянула руку, обняла его обволакивающим жестом, размягченная его мужскою лаской

– Угу?

– Как ты думаешь, мы с тобой – развратные?

– В пределах нормы. Я бы сказал: как положено людям.

– Хороший ты. – Она прижала его к себе, подавив желание признаться ему в любви.

А ему все это уже надоело, хотелось спать.

– Спокойной ночи, солнышко.

– Спокойной ночи.

Спали они вместе как-то очень нормально, здорoво, а когда вместе бодрствовали, это было похоже на налетающий во сне бред.