КУХАРКА. Подожди! Вскочил со стула. Чашку опрокинул. Видать, обрыдли ему их вопросы… Мсье Жорж отводит его к окну. Держит его за руку так ласково, будто ничего и но было…

ШОФЕР. Ну и что!

ЖЮЛЬЕТТА. Ох, если бы вы только слышали, что было, когда мсье Жорж после войны нашел их письма!.. А теперь стал тихенький, что твой ягненок. Уж поверьте мне, было дело!

ЛАКЕЙ. А я вот что тебе скажу — он был в своем праве.

ЖЮЛЬЕТТА (зашлась от злости). Как это в своем праве? Еще чего? Где же это видано, чтобы мертвых попрекать? Значит, по-твоему, честно мертвых попрекать?

ЛАКЕЙ. Ну и поделом этим мертвецам! Зачем нам рога наставляли!

ЖЮЛЬЕТТА. Уж молчал бы, а то заладил свое! Ведь с первого дня, как мы с тобой поженились, одно и то же твердишь. Да не мертвые вам рога наставляют, а живые. Они, бедняги, и рады бы, да только как? А вот живые — другое дело. Вы, живые, на мертвых не валите, они тут ни при чем.

ЛАКЕЙ. Здорово ловко получается. Наставишь рога, а сам ни сном, ни духом — попробуй поймай. А у него только и заслуги-то что мертвый.

ЖЮЛЬЕТТА. Ну не говори, быть мертвым тоже не сахар!

ЛАКЕЙ. И рогачом тоже!..

ЖЮЛЬЕТТА. Уж больно ты разговорился, смотри не накликай!

КУХАРКА (ее теснит от замочной скважины шофер). Постой-постой… Отошли в сторону. Показывают фотографии… (Отходит от двери.) Вот уж пошли нынче замочные скважины, все глаза сломаешь. Не то что прежние.

ШОФЕР (нагнувшись к замочной скважине). Да это он, он! Ну прямо сразу его мерзкую рожу узнал, ох ты, мерзавец!

ЖЮЛЬЕТТА. Почему ты так говоришь, скажи, почему? У тебя у самого рожа мерзкая!

ЛАКЕЙ. А ты почему его защищаешь? Видишь, как другие к нему относятся?

ЖЮЛЬЕТТА. Я мсье Жака любила… и сильно. Ты-то чего лезешь? Ведь ты его не знал. А я его любила.

ЛАКЕЙ. Ну так что же? Он твоим хозяином был. Ты ему ботинки чистила.

ЖЮЛЬЕТТА. И все-таки его любила! При чем тут ботинки?

ЛАКЕЙ. Ух ты, вылитый брат… тоже мне дрянь!

ШОФЕР (уступая место Жюльетте). Какое там — брат! Хуже, куда хуже. Эх, как же он меня манежил; бывало, до четырех часов утра перед кабаками торчишь… А на рассвете, ккогда ты как собака промерз, выходит, видите ли, морда красная, винищем за три метра разит… да еще заблюет тебе всю машину… У, сволочь!

КУХАРКА. Верно говоришь… Я сама за ним сколько грязи вывезла, уж поверь мне на слово! И это в восемнадцать-то лет!

ШОФЕР. А вместо благодарности еще облает!

КУХАРКА. А уж скот, прости господи! Помнишь, тогда у нас на кухне был поваренок. Так ведь каждый раз, как увидит беднягу, или его за ухо дернет, или даст в зад пинка.

ШОФЕР. И хоть бы за дело, а то ведь зря! Чистая сволочь был. Мы, что же, люди не злые, а когда узнали в восемнадцатом, что его ухлопали, все так и говорили, правильно, мол.

МЕТРДОТЕЛЬ. Да хватит вам, пора идти.

ШОФЕР. Куда торопиться-то! А разве вы с нами не согласны, мсье Жюль?

МЕТРДОТЕЛЬ. Да я бы еще такое мог порассказать, побольше вашего!.. Сам слышал, какие у них за столом баталии происходили. Он ведь при мне на мадам руку поднял…

КУХАРКА. Это на мать-то родную!.. И в восемнадцать лет!..

МЕТРДОТЕЛЬ. А их шашни с мадам Валентиной я все знаю, можно сказать, в самых подробностях…

ШОФЕР. Разрешите заметить, что вы здорово на все глаза закрывали, мсье Жюль!

МЕТРДОТЕЛЬ. Хозяева, они и есть хозяева, чего в их дела мешаться…

ШОФЕР. Да, но с таким типчиком… Пусти, дай еще посмотреть….

ЖЮЛЬЕТТА (отходя). Ох, это он, уверена, что он… мсье Жак! А какой он в то время был красавец! Настоящий красавец! А уж изящный!..

ЛАКЕЙ. Да брось ты, есть парни покрасивее, да и помоложе!

ЖЮЛЬЕТТА. Верно. Ведь почти двадцать лет прошло. А это не шутка. Интересно, что-то он скажет про меня — здорово изменилась я или нет?

ЛАКЕЙ. А тебе-то что?

ЖЮЛЬЕТТА. Да так, ничего…

ЛАКЕЙ (после минутного размышления, пока другие слуги пересмеиваются за его спиной). Скажи-ка… Почему это ты все вздыхаешь с тех пор, как узнала, что он возвращается?

ЖЮЛЬЕТТА. Да нипочему.