- Молодец, Арчил, - засмеялись слуги, - знаешь, когда натянуть повода.

- Эх, старик, чужие уши - плохой хурджини для тайн, - сказал пожилой телохранитель.

- По какой дороге, Симон, двигаются войска князя Цицишвили? - поспешно переменил разговор Арчил.

- Не хочешь ли пристроить в княжескую дружину исполина, прискакавшего к тебе на рыжем слоне?

- Нет, Симон, мой друг Саакадзе зачислен в царскую дружину, а слона, думаю, он не обменяет на коня Цицишвили, если князь даже и тебя отдаст в придачу.

- Ха, ха, ха... Арчил, жирно угощаешь.

- Го-го-го!.. Подсыпь ему еще перцу, лучше поскачет.

Но шутки конюхов оборвал рокот трубы. Стража бросилась открывать железные ворота. Загремели тяжелые засовы. Толпа вплотную придвинулась к распахнутым воротам.

- Доблестный Нугзар Эристави с младшим сыном Зурабом прискакал!

- Жеребец под князем - арабской крови, жизнь за такого коня отдашь!

- А чепрак золотом расшит!

- Бешмет зеленого бархата!

- Священный цвет турок!

- А шарвари краснее фесок!

- Хороший праздник будет у собак, если так едет на войну могущественный Нугзар.

- Как звенят серебряные ожерелья на конях оруженосцев.

- Такое ожерелье хорошо подарить Кетеван.

- Нашел место о Кетеван думать.

- А сколько телохранителей, копьеносцев, сразу на дворе тесно стало!

- Что свита! Пять тысяч дружинников Эристави под стенами Тбилиси стоят.

- Ты что, считал?!

- Я считал, семь тысяч!

- Кто приехал? - спросила царица, нервно перебирая четки.

В нарядных покоях толпились придворные княгини.

- Нугзар Эристави, царица, - улыбнулась княгиня Бараташвили, продолжая смотреть в окно. - Новое знамя, как красиво: белый орел терзает зелено-чернуюзмею... Смотри, царица, семнадцатый раз попал в яблоко зоркий царевич Луарсаб...

- Большая свита с Эристави?

- Да, царица, и Зураба привез... Двадцать первый... Жаль, помешали. Зураб в сад вошел, шашку показывает...

Пальцы Мариам сжали подушку...

- Шш... шш... тише! - пронеслось по двору.

- Смотрите, смотрите, старый волк Леон Магаладзе прискакал.

- А за ним два волчьих глаза, Мераб и Тамаз.

- Жена и дочь вчера приползли.

- Кошки заранее плакать приехали.

- Скупые, что ли? Все в серый цвет оделись.

- Пусть на свою голову пепел сыплют.

- На войну, как на похороны, едут.

- Гонец! Гонец!

- От храброго Ярали вести.

- Эй, гонец, какие вести привез?!

- Хорошие, точите шашки, - смеясь, крикнул юный азнаур и, лихо спрыгнув с коня, бросился в боковой вход...

Распахнулось окно, начальник замка князь Газнели строго оглядел слуг. С утра князь расстроен - совсем неожиданно на его голову свалилась война. Один бог знает, как обернутся дела царя, а он, как фазан, пропустил на той неделе случай получить от царя давно намеченное Танаки, имение, которое само перелезает за ограду замка Газнели.

'Вот Амилахвари с надменным сыном Андукапаром пожаловали. Прилетели, вороны... Так и знал, - продолжал раздражаться начальник замка, - всегда следом светлейший Баграт Картлийский... А! И Симона притащил... Сына за собой, как хурджини, возит... И кватахевскую богородицу на знамени обновил, к трону подбирается... Подождите, светлейшие, может, и не удастся вам заменить Газнели князьями Амилахвари...'

Из глубины зала за Газнели наблюдал тбилели. Янтарные четки проворно бегали в пухлых пальцах.

'Вот муж, чей горестный вид да послужит примером многим, даже мне, грешному, - вздохнул служитель креста. - Князь удручается делами царства, а меня сатана искушает... - Тбилели прижал к груди крест. - Но дела церкви главная моя забота... не следовало бы медлить с обещанным вкладом. Или напомнить царю?.. Нет, не время... Может, сам догадается оставить распоряжение. Надо выпытать у Газнели, князь должен знать'.

Тбилели грузно поднялся, поправил на груди золотой, усеянный бриллиантами крест и подошел к Газнели. Склонившись друг к другу, они зашептались...

Резкие звуки рога, цоканье копыт, крик команды, звон оружия взбудоражили двор.

Бойкая Хорешани Газнели, дочь начальника замка, открыла окно.

- Мухрам-батони прилетел! Ах, какой красавец Мирван!

Лицо Астандари покрылось бурыми пятнами.

- Где, где? - бросились к раскрытому окну княжны.

- Величественного Мухран-батоии за много верст узнаешь по драгоценному оружию, оранжевому бархату и черному сафьяну.

- У Мирвана заблестели глаза, князь, кажется, на Хорешани смотрит.

- Неправда, это твои змеиные косы зажигают Мирвана.

- Дорогие, у Теймураза конь белый, как шапка Мкинвари-мта.

- А у Мирвана конь чернее сердца уродливой девушки.

- Выдумываешь, Тасо, Мирван не муха, зачем ему садиться на что попало?

Смеясь и подталкивая друг друга, княжны наблюдали за позеленевшей Астан. Особенно изощрялась хорошенькая Хорешани, зная тайную вражду ее отца с Леоном Магаладзе.

Георгий X, едва сдерживая нахлынувший смех, вошел с Шалвой Эристави в зал. Князья, готовые к походу, увидя царя смеющимся, оживились: если царь идет на войну веселый, значит, тайно получил хорошее известие.

Настоятель Кватахевского монастыря Трифилий в полном облачении отслужил молебен. Искоса поглядывая на царя, он проникновенно напутствовал князей, призывая к защите церкви, которая не раз испрашивала у бога победу грузинскому оружию. Золотой крест блеснул над головой царя. Князья сосредоточенно подходили к Трифилию.

Затрубил рог. Начальник замка подал Георгию X на фиолетовой подушке меч Багратидов.

Из Метехской церкви знаменосцы вынесли знамена. Развернулось царское на голубом бархате Георгий Победоносец вздыбил коня.

Заколыхалось картлийское - на темно-красном бархате лежат друг против друга светло-коричневый лев со скипетром в лапе и белый бык с тяжелым мечом.

Ударил колокол, у дверей замка засуетилась стража, вышел царь с князьями. На Георгии X сверкали синие отливы кольчуги и шлема с наушниками и назатыльником. На дворе около коней замерли оруженосцы и телохранители, вскинутые пики сверкнули заостренной сталью. Мутное солнце запрыгало по щитам. Развернутые знамена колыхались впереди конных дружин.

На балконе заволновались. Нино Магаладае подхватила царицу под руки.

- Великодушный царь, успокой прекрасную царицу, - голосила Нино.

Царь вдел ногу в узорчатое стремя. Перед ним подобострастно склонился начальник подземелья.

- Великий царь, язык презренного раба Киазо уже брошен на съедение собакам...

- О, милосердный царь, да поможет бог в деяниях твоих! - выкрикивала Бараташвили.

Царь вскочил на коня и подъехал к балкону. Прощаясь, он уверял в хорошем исходе войны и напыщенно