составил, наконец, любовное послание. Он прочитал его Доминго. Паж выслушал, жестами выражая восхищение, и взялся тотчас же отнести письмо Флоретте. Оно было составлено в нижеследующих изысканных и цветистых выражениях:
«Давно уже, несравненная Лусиана, повсеместная молва о ваших совершенствах зажгла в моем сердце жаркое пламя любви. Однако, несмотря на пожирающую меня страсть, я не осмеливался чем-либо проявить свое чувство; но до меня дошло, что вы благоволите иногда останавливать ваши взгляды на мне в то время, как я прохожу мимо ставен, скрывающих от людских взоров вашу небесную красоту, и что под влиянием вашей звезды, благоприятствующей мне, вы склонны отнестись ко мне любезно, поэтому я беру смелость просить у вас позволения посвятить себя служению вашей особе. Если я буду осчастливлен таким соизволением, я отрекаюсь от всех дам прошедшего, настоящего и будущего.
Паж и горничная от души потешались над доном Козме и хохотали до слез, читая его письмо. Мало того: они сообща сочинили нежное послание, которое камеристка переписала, а Доминго на другой день передал дворецкому, как ответ доньи Лусианы. Послание было таково:
«Не знаю, кто мог так верно передать вам мои сокровенные чувства. Кто-то меня предал, но я его прощаю, раз благодаря ему я узнала, что любима вами. Из всех мужчин, проходящих по улице, мне больше всего доставляет удовольствие смотреть на вас, и я жажду, чтобы вы стали моим возлюбленным. Может быть, мне не следовало бы желать этого и тем более признаваться вам в этом. Если с моей стороны это ошибка, то ваши достоинства делают ее извинительной.
Хотя этот ответ был несколько смел для дочери полковника — что авторами не было принято в соображение, — все же тщеславный дон Козме нисколько не усомнился в подлинности письма. Он был о себе достаточно высокого мнения, чтобы вообразить, будто из любви к нему дама может забыть приличия.
— Ах, Доминго! — воскликнул он с торжествующим видом, после того как вслух прочитал подложное письмо. — Видишь, друг мой: соседка попалась в мои сети, и не будь я дон Козме де ля Игера, если скоро не стану зятем дона Фернандо.
— Ясное дело, — отвечал злодей-наперсник, — вы произвели на его дочь неотразимое впечатление. Кстати, — прибавил он, — сестра велела передать вам, чтобы вы не позже, как завтра, устроили в честь ее госпожи серенаду; тогда уж вы окончательно сведете ее с ума!
— С удовольствием, — сказал дон Козме. — Можешь уверить сестру, что я последую ее совету, и завтра среди ночи она услышит один из самых очаровательных концертов, какие когда-либо раздавались на улицах Мадрида.
И действительно, дон Козме обратился к искусному музыканту и, сообщив свой замысел, поручил ему все устроить.
Покуда дон Козме был занят серенадой, Флоретта, подученная пажем, выбрала минутку, когда ее госпожа была в хорошем расположении духа, и сказала ей:
— Сударыня, я приготовила вам приятное развлечение.
Лусиана спросила, в чем дело.
— О! — вскричала горничная, хохоча как сумасшедшая. — Ну, и история! Один чудак, по имени дон Козме, начальник пажей графа д'Оната, осмелился избрать вас дамой своего сердца и, чтобы поведать вам об этом, собирается завтра ночью угостить вас восхитительным концертом — с пением и музыкой.
Донья Лусиана, по природе веселая и к тому же думавшая, что ухаживание дворецкого останется без последствий, не придала этому особенного значения и заранее радовалась предстоящей серенаде. Таким образом, эта дама, сама того не подозревая, поддержала заблуждения дона Козме. Знай все, она, конечно, очень оскорбилась бы.
И вот, на следующую ночь перед балконом Лусианы остановились две кареты; из них вышли галантный дворецкий, его наперсник и шестеро певцов и музыкантов, — и концерт начался. Он длился долго. Музыканты сыграли множество новых мелодий, а певцы спели несколько куплетов о могуществе любви, превозмогающей даже различие званий. Слушая песенки, дочь полковника потешалась от всей души.
Когда серенада окончилась, дон Козме отослал музыкантов по домам в тех же каретах, а сам остался с Доминго на улице до тех пор, пока не разошлись все любопытные, привлеченные музыкой. Тут дворецкий подошел к балкону, а камеристка, с позволения своей госпожи, сказала ему через глазок в ставнях:
— Это вы, сеньор дон Козме?
— А кто это спрашивает? — отозвался он сладеньким голоском.
— Донья Лусиана, — отвечала камеристка, — она желает знать, вашей ли любезности мы обязаны этим концертом?
— Это только ничтожный образчик тех развлечений, которые готовит моя любовь для чуда наших дней — для доньи Лусианы, если только она пожелает их принять от влюбленного, который принесен в жертву на алтарь ее красоты.
От этих вычурных выражений донья Лусиана чуть было не прыснула со смеху, но, сдержавшись, она подошла к оконцу и сказала шталмейстеру, как только могла серьезно:
— Сеньор дон Козме, по всему видно, что вы не новичок в любовных делах. Все влюбленные должны бы учиться у вас, как служить дамам. Я очень польщена вашей серенадой и не забуду ее. Но, — прибавила она, — уходите: нас могут подслушать; в другой раз мы поговорим побольше.
С этими словами она затворила окно, оставив дворецкого весьма довольным оказанной ему милостью, а пажа весьма удивленным, что она сама участвует в затеянной им комедии.
Этот маленький праздник, считая кареты и изрядное количество вина, выпитого музыкантами, обошелся дону Козме в сто дукатов, а два дня спустя наперсник вовлек его в новые расходы, и вот каким образом. Узнав, что в ночь на Иванов день, особенно пышно празднуемый в этом городе на fiesta del sotillo,[8] он решил угостить девушек роскошным завтраком за счет дворецкого.
— Сеньор дон Козме, — сказал он ему накануне, — вы знаете, какой завтра праздник. Предупреждаю вас, что донья Лусиана рано утром прибудет на берег Мансанареса, чтобы посмотреть на sotillo. Я думаю, что для короля кабальеро этого достаточно; вы не такой человек, чтобы пренебречь столь удобным случаем; убежден, что вы отлично угостите завтра свою даму и ее подруг.
— В этом можешь не сомневаться, — ответил начальник, — очень благодарен тебе за предупреждение; ты увидишь, умею ли я подхватывать мяч на лету.
Действительно, на другой день, рано поутру, из графского замка вышли под предводительством Доминго четыре лакея, нагруженные всевозможными видами холодного мяса, приготовленного разнообразнейшими способами, со множеством булочек и бутылок превосходного вина. Все это было доставлено на берег Мансанареса, где Флоретта и ее подруги плясали, как нимфы на заре.
Девушки очень обрадовались, когда Доминго прервал их воздушные танцы, чтобы предложить им от имени дона Козме отменный завтрак. Они уселись на траву и приступили к пиршеству, без удержу потешаясь над устроившим его простофилей; дело в том, что лукавая сестра Доминго обо всем рассказала приятельницам.
Вдруг среди общего веселья, верхом на иноходце из графской конюшни, появился разряженный дворецкий. Он подъехал к своему наперснику и поздоровался с девушками, а те встали, чтобы засвидетельствовать ему почтение и поблагодарить за щедрость. Между девушками он искал глазами Лусиану, намереваясь обратиться к ней любезным приветствием, которое сочинил дорогой, но Флоретта отвела его в сторону и сказала, что ее госпоже нездоровится и она не смогла присутствовать на празднике. Дон Козме был очень опечален этим известием и осведомился, чем больна его милая Лусиана.
— Она сильно простудилась, — ответила камеристка. — Ведь, когда вы устроили серенаду, она почти всю ночь провела на балконе без мантильи, беседуя со мной о вас.
