петлей в направлении закрывающейся двери и встал на ее пути как скала. Потом раздался ужасающий раскат грома, сверкнула ослепительная вспышка света, и наступила темнота…

Очнулся киммериец на крыльце дома, рука продолжала судорожно сжимать рукоятку меча, в другой руке он держал ленту, которую повязала ему на прощание Денияра. Рядом лежал Нинус, прижимая к себе заветную книгу, мечту его воровской жизни. Конан посмотрел на дверь: замок, цел и невредим, висел на своем месте, как будто и не был вскрыт с помощью зеленого порошка. Сколько времени прошло с тех пор, когда они были в этой проклятой комнате? Или все, что произошло, ему просто приснилось?.. Луна вовсю светила сквозь густую листву сада. Судя по всему, была уже глубокая ночь.

«Нергал с этим домом, пора выбираться отсюда», — решил варвар. Он потряс Нинуса за плечо, тот слабо застонал и открыл глаза.

— Где это я? — спросил он, озираясь вокруг.

— Забыл? — хохотнул киммериец. К нему понемногу возвращалось его обычное боевое настроение. Да и почему бы не прийти в хорошее расположение духа, если боги в очередной раз не оставили его? Из такой переделки выйти живым — это тебе не пьяных стражников резать… — Сам же хотел магическую книгу, и меня, олуха, Нергал послал с тобой. Вспомнил?

Нинус поглядел на предмет, который продолжал судорожно прижимать к себе, и на лице его можно было прочесть одновременно и радость от такой добычи, и желание бросить эту книгу и никогда ее больше не видеть. Первое чувство оказалось сильнее.

— Благодарю тебя, Солнцеликий! — возопил Нинус, потрясая вожделенным сокровищем. — Ты не забыл своего преданнейшего раба!

— Хватит тебе, потом возблагодаришь, — весьма невежливо прервал его общение с богами варвар, — нам еще надо до дома добраться. Я что-то не пойму, как мы от забора дошли до этого места?

Действительно, сад, с тех пор как они вошли сюда, изменился — и отнюдь не по вине ночного освещения. Раньше перед домом была довольно-таки обширная площадка, от забора, где они перебрались в сад, с улицы вела утоптанная тропинка. Теперь же сад — или лес? — подходил к самым стенам, не оставляя ни малейшего пространства, где можно было бы не то что пройти — протиснуться. Мощные ветви, перевитые лианами толщиной в руку, низкий плотный кустарник у самой земли — это даже не лес, а чащоба, кролик вряд ли мог сквозь нее прошмыгнуть. Конан вгляделся внимательнее и вспомнил один из рисунков в той жуткой книге. Это же лес с той картинки! Опять стало холодно спине — наверное, боги пошутили немного и теперь готовили ему новое испытание.

«Податель Жизни, неужели придется сгинуть в этом саду? Ну нет, так просто нас не возьмешь!» Киммериец схватил свой меч и принялся прорубать дорогу в том направлении, где, как ему казалось, должен был быть путь к спасению. Он двигался подобно свирепому дикому быку, с твердостью воина, разбивающего тараном крепостную стену, с упорством искателя кладов, долбящего киркой камень.

Нинус едва успевал за ним, а сзади ветви вновь смыкались непроходимой стеной, как будто это были не растения, а темная вода, которая поглотила бы их, если бы не ярость и сила Конана. Призрачный свет луны играл на его вздутых от напряжения мускулах, он рубил и рубил, не уставая.

Сколько продолжалась эта битва — сказать было невозможно. Когда Конан увидел перед собой камни ограды, уже светало.

Они одним махом, будто кто-то подбросил их, перескочили через нее и огляделись. Вдали уже светилась полоска утренней зари, воздух был чист, свеж и удивительно приятен. Они поспешили вперед по знакомой улице, не оглядываясь на тот дом, который остался, хвала богам, позади, за этим каменным забором. Нинус еще не мог прийти в себя от пережитого, его зубы клацали в такт шагам, как колокольчик у пасущегося верблюда.

Кругом уже начиналась обычная утренняя жизнь, слышалось блеяние овец, кудахтанье кур, возгласы людей, приступивших к своим делам. Какая-то собачонка, вылетев из-под ворот, с лаем набросилась на Нинуса, норовя цапнуть его за штанину. Замориец пинком отбросил назойливую шавку, и это маленькое происшествие разрядило его, зубы перестали стучать, он наконец-то перевел дух. Тут Конан вдруг рассмеялся.

— Ты что скалишься? Еле ноги унесли, не до веселья, — буркнул Нинус.

— Дешево отделались, — давясь от смеха, ответил киммериец, — вот только что ты пнул эту сучку, а я подумал, что ты мог бы быть сейчас величиной с собственное яйцо, и тогда она проглотила бы тебя — и даже не заметила этого.

— Ну, не такие уж они у меня маленькие, — обиделся было Нинус, но, взглянув на Конана, махнул рукой и присоединился к хохоту товарища. Взрывы смеха спугнули стаю ворон, мирно дремавшую на дереве, и долго еще в утреннем прохладном воздухе слышалось их возмущенное карканье.

Колдун Лиаренус беспокойно заворочался во сне, что-то душило его, как будто огромная птица, усевшись ему на горло, своими широкими крыльями совсем перекрыла доступ воздуху. Он взмахнул руками, отгоняя тварь, и проснулся, с трудом приходя в себя от ночного кошмара.

«Только сон», — подумал про себя колдун и бросился к заветной шкатулке, лихорадочно нащупал на шее маленький золотой ключ, отомкнул замочек. Все было на месте: и перстень, и его заговоренный золотой полумесяц, и клочок магического вендийского пергамента, он выиграл его в кости у одного колдуна из Кофа.

Горбун вытер со лба холодный пот и хотел было продолжить сон, но безуспешно. Неспроста же снится такое! Добро бы это приснилось какому-нибудь скотоводу, купцу или солдату, но ведь он же маг, и далеко не последний в этом мире! Лиаренус в своем городе старался не показывать своих чародейских способностей, и поэтому в Шадизаре его считали обычным, хотя и весьма удачливым купцом. Только покойный брат, лекарь повелителя, да не исключено, что еще два-три человека, не более, могли подозревать что-либо подобное. Он обычно держался в стороне от своих якобы собратьев по торговому делу, не участвовал в их пирушках и сборищах, но на торг кое-что привозил — и немало.

Конечно, у пытливого наблюдателя могло вызвать удивление, что никто и никогда не видел, как он снаряжает или встречает караваны, не было купцов, которые могли бы припомнить о каких-то совместных сделках или путешествиях, но мало ли что бывает в жизни. Товар у него всегда был отменный: вендийские и кхитайские благовония, самоцветы… У него можно было найти, если кому-то очень требовался, даже порошок черного или желтого лотоса. Так что в Шадизаре Лиаренус был известен как нелюдимый, но надежный купец — если ему что-нибудь заказывали, товар всегда прибывал вовремя и столько, сколько было нужно. К тому же при таком брате, который был чуть ли не самым первым лицом в городе, лишние вопросы могли окончиться весьма плачевно для любопытного.

Семьи у него никогда не было, и теперь, когда его брат был задушен в своей опочивальне, Горбун остался совершенно один. Но, собственно говоря, ему никто и не был нужен. Зачем тому, кто собирался владеть всем миром, помеха в виде жены, детей или других родственников? Собственно говоря, он и о смерти брата не очень-то горевал: этот гуляка, выпивоха, любитель роскоши и женщин только даром растрачивал свои способности. На что? На лишний ковер в свой дворец, на лишнюю девку или еще один перстень!

— Тьфу! — У Лиаренуса даже стало горько во рту. Да если бы он захотел, то этих побрякушек имел бы столько, что никакому владыке и не снилось! Не в этом сладость жизни, не в этом! Чтобы эти людишки, эти твари, слепленные из горстки мяса и костей, пить и есть, ходить и спать, даже дышать не могли без его соизволения — вот на что можно положить свою жизнь! Да и не такую, как у всех, а в пять, нет — в десять раз более длинную, а может быть, и вечную!

Он отомстит всем, кто так или иначе заслужил это! Всем: и тем, кто в детстве дразнил его — они сейчас уже дожили до старости, тем страшнее будет для них его кара. Так и стоит в ушах их крик: «Горбатый, горбатый, иди стучи лопатой, горбатый, горбатый…» И женщинам, которые пренебрегали им тогда, и тем, которые живут сейчас — они тоже оттолкнули бы его — всем придется заплатить, всем! И детям их, и детям их детей… И этим вельможам, и купцам, и прочим тварям людским. Лиаренус заскрежетал зубами, так велико было его желание поквитаться с этими не заслуживавшими прощения убожествами.

Скоро, скоро не подозревающие о его будущем могуществе людишки почувствуют его силу. Все! Сначала Шадизар, потом вся Замора, потом Коф, Коринфия, Офир… У Горбуна даже дыхание перехватило,