– Отдай им топор, серая шкура.

Не говоря ни слова, Идрайн протянул секиру ближайшему из зингарских воинов – неторопливо протянул, без угрозы, рукоятью вперед. Видать, это понравилось капитану; он усмехнулся, потеребил щеголеватую остроконечную бородку и сказал:

– Зови меня дом Гирдеро, купец. Судно мое именуется «Морским Громом», и клянусь клыками Нергала, свет не видел более быстрого корабля. Сам же я – зингарский дворянин из Кордавы, а потому ты, человек простого звания, должен обращаться ко мне с почтением и трепетом. Запомни это!

– Запомню, – сказал Конан, прикидывая, через сколько дней можно будет перерезать горло этому петуху в блестящей кирасе и ярких перьях. Он не собирался плыть с ним ни в Кордаву, ни в Мессантию, ни в шемитский Асгалун, ни в иной порт, где его могли бы опознать и сунуть в темницу; он хотел либо тайком расстаться с «Морским Громом» где-нибудь у побережья, украв лодку, либо захватить судно. Последнее, впрочем, зависело от Идрайна, ибо Конан понимал, что перебить сотню опытных воинов ему не под силу. Вот если бы с ним была Небесная Секира, вечно жаждущая крови Рана Риорда! Но чудодейственное оружие осталось на алтаре, воздвигнутом в туманах материка My, и Конан не ведал, что с ним сталось.

Вернувшись к реальности, он взглянул на шлюпку, потом на дома Гирдеро, зингарского дворянина из Кордавы, и спросил:

– Мы можем садиться, почтенный дом? Цепь и секира у тебя, а больше у нас нет ничего, кроме драной одежды и собственных шкур.

Вздернув голову, зингарский петух в последний раз осмотрел обоих островитян, словно желая убедиться, на что годны их шкуры, потом кивнул в сторону лодки.

– Садитесь, оборванцы. Не знаю только, когда мы отчалим: ветер, пригнавший нас к острову, все еще силен.

– Клянусь Кромом, – буркнул Конан, шагнув к лодке, – что ветер скоро переменится.

– Кромом? – Гирдеро с удивлением уставился на киммерийца. – Кто такой этот Кром? Никогда не слышал, чтобы аргосские купцы, даже уроженцы Гандерланда, поминали такого бога!

Конан проклял свою неосторожность. Этому Гирдеро палец в рот не клади: хитер, подозрителен и неглуп! Видно он знал прибрежные западные воды как свои пять пальцев – а также и тех, кто плавал у берегов Зингары, Аргоса и Шема.

Но надо было выходить из положения, и киммериец, мрачно ухмыльнувшись, пояснил:

– Кром – демон убогих лифлонцев, мой господин. Я подцепил эту божбу от Идрайна. – Он устроился в лодке, потом, протянув руку к «Морскому Грому», сказал: – Отличный у тебя корабль, благородный дом! Но не заметно, чтоб он возил кордавские кожи шемитам, а обратно возвращался груженый тканями и пивом!

– Мой корабль возит солдат! – отрезал Гирдеро. – Моих собственных воинов, но они ничем не хуже королевских гвардейцев. Что и подтверждает грамота, подписанная рукой Его Светлейшего Величества, милостью Митры владыки Зингары.

Любопытно, подумал Конан, кто же сейчас занимает зингарский престол. Вряд ли друг-приятель Сантидио, главарь «Белой Розы»… Слишком он был добр, слишком честен и мягок! Вид же Гирдеро и его слова доказывали, что нынче в Зингаре твердая власть. Видно, междоусобицы там кончились, раз король стал отправлять в море боевые корабли! Вот только с какой целью?

– Скажи, благородный дом, а в грамоте, что ты упомянул, есть что-то еще, кроме хвалы твоим людям? – поинтересовался Конан, наблюдая за зингарскими моряками, ловко разбиравшими весла.

– Разумеется, – Гирдеро уселся на корме и кивнул гребцам. – Разумеется, Кинтара из Мессантии! Его Величество король Зингары снарядил это судно и отдал мне, повелев преследовать и ловить морских разбойников во всех западных морях, от Барахского архипелага до устья Стикса. Корабль – королевский, люди – мои, а добычу, отнятую у пиратов, мы делим пополам. Добыча же немалая, а будет еще больше, если я поймаю главаря из главарей, самого мерзкого злодея, когда-либо бороздившего наши воды.

– Это кто ж таков? – спросил Конан, прищурившись.

– Ты не знаешь, купец? – Гирдеро был искренне изумлен. – Конан по прозвищу Амра, северный дикарь и грязный ублюдок! Клянусь кишками Нергала, я поймаю мерзавца и повешу на рее своего корабля!

Да, решил Конан, не вышел друг Сантидио в короли! Сантидио был человеком поистине благородным; не стал бы он рассылать галеры с вооруженными людьми, чтобы добраться до шеи своего старого приятеля.

Вслух же он сказал:

– Да сопутствует тебе удача, благородный дом!

А сказав, почтительно поклонился и подумал про себя, что Дайома не слишком удачно выбрала ему судно. Но высокий борт «Морского Грома» неотвратимо надвигался, и деваться Конану было некуда.

Уплыл!

Глотая слезы, Дайома следила за квадратными парусами, удалявшимися на восток, к берегам огромного материка. Попутный ветер, посланный ею, свистел в вышине, играл облаками, гнал корабль в океанский простор и вместе с ним уносил ее возлюбленного. Надолго ли? Она полагала, что на полторы или две луны; за это время, по ее расчетам, Конан должен был обернуться. Небольшой срок, но разлука все равно казалась горькой.

Правда, ее утешало то, что удастся избавиться от стигийца. Сквозь туман слез, застилавших прекрасные глаза, виделась Дайоме громада темного замка среди полярных снегов и могучая фигура Идрайна с секирой в руках. Сильными ударами голем врубался в ворота, опрокидывал их, сек стражу, разделывался с рыжими ванами, словно со стаей волков, убивал, убивал, убивал… И двигался к центральной башне Кро Ганбора, к обледенелой лестнице, что вела в сумрачный покой с кубическим черным алтарем…

А за ним шел ее возлюбленный с кинжалом наготове! Вот он поднимается по ступеням, перешагивая через трупы, вот входит в зал – с блестящим смертоносным клинком, с защитным обручем в темных волосах… Дайома могла предугадать, что случится затем в чертогах колдуна. Этот Гор-Небсехт не отступит, не станет прятаться – слишком он самолюбив, слишком горд, слишком уверен в своих силах. Конечно, он пустит в ход свою магию – и, быть может, остановит Идрайна. Но не ее киммерийца! А пока он будет шептать свои заклинания, Конан окажется рядом. И не промахнется!

Она видела, как сверкающее лезвие входит в грудь колдуна, как гримаса недоумения искажает его высокомерное лицо, как он падает на пол, к ногам ее возлюбленного… Представляла, как древний демон покидает мертвое тело, взмывает ввысь вместе с мерзкой душой стигийца, сбрасывает ее словно грязную и ветхую одежду, ищет себе новое пристанище… Ну, кого бы не выбрал Аррак, то будет не Конан! Пусть демон вселяется в какого-нибудь рыжебородого ванира, а душа проклятого чародея летит тем временем на Серые Равнины!

Видела Дайома и другую картину, повергавшую ее в смущение. Видела она возлюбленного, глядевшего на свой нерушимый клинок, покрытый не ржавчиной, а кровью Гор-Небсехта; видела, как мечется он среди трупов, колет и режет их, пробует сломать сталь лезвия, но тщетно… Видела, как рычит он и гневно бьет себя в грудь, как подходит к нему Идрайн и говорит те слова, что вложены были ею в память голема прошлой ночью… Слова, напоминающие о договоре, об условиях сделки; слова, что должны вернуть Конана на ее остров, в ее объятья…

А не помогут слова, Идрайн должен сделать так…

Она помотала головой, отгоняя неприятное видение, и, заметив, что корабль скрылся с глаз, покинула грот и направилась в свои покои, чтобы проследить путь судна по своему магическому зеркалу.

Воистину, опытный ловец может накрыть одной сетью двух птиц, но будет ли спокойна потом его совесть?

Аррак вспоминал свои былые воплощения.

Как уже говорилось, чаще всего Он выбирал магов и редко ошибался: маги, ощутив в себе небывалую