изящную фигуру. Она не обращала внимания на подобные взгляды, так как, будучи танцовщицей Замбулы, привыкла выходить обнаженной. Но жестокое выражение его глаз вогнало ее в дрожь.

— Ты снова посетила мое убежище, красавица, — промурлыкал он с циничным лицемерием. — Это неожиданная честь. Кажется, тебе так мало понравился твой прежний визит, что я и не надеялся на его повторение. Хотя я приложил все силы, чтобы развлечь тебя и обогатить интересным опытом.

Вогнать в краску танцовщицу из Замбулы — безнадежное дело, но тут пламя гнева опалило лицо Забиби и зажглось в ее расширившихся глазах, в которых до этого был только страх.

— Жирная свинья! Ты знаешь, что я пришла сюда не для любовных утех с тобой.

— Нет, конечно, — рассмеялся Тотрасмек, — ты пришла сюда, как дура, прокравшись ночью с глупым варваром, чтобы перерезать мне горло. Зачем тебе моя жизнь?

— Ты знаешь зачем! — вскричала она, зная тщетность попыток притворяться или скрывать.

— Ты думаешь о своем любовнике, — засмеялся он. — Тот факт, что ты здесь и жаждешь моей смерти, показывает, что он выпил снадобье, которое я дал тебе. Но разве не ты сама просила меня об этом? И не послал ли я то, что ты просила, из любви к тебе?

— Я просила тебя о лекарстве, которое усыпило бы его на несколько часов, не причиняя никакого вреда, — сказала она с горечью. — Ты же прислал слугу с зельем, вогнавшим его в безумие! Я была глупа, доверившись тебе. Можно было бы знать, что твои заверения в дружбе не что иное, как ложь для маскировки ненависти и злобы.

— Почему ты хотела усыпить своего любовника? — начал он в ответ. — Потому что только таким образом ты могла украсть у него единственную вещь, которую он не давал тебе никогда, — кольцо с драгоценным камнем, называемым Звездой Хорала. Камень был украден у королевы Офира, и она отдала бы всю свою казну, чтобы вернуть его. Он намеренно не позволял тебе брать его, так как знал, что камень обладает магической силой. Умея применять его должным образом, можно приворожить сердце любого человека противоположного пола. Ты хотела украсть у него этот камень, потому что боялась, что его чародеи найдут ключ к волшебным чарам и он забудет тебя, покоряя цариц мира. Ты послала бы драгоценность королеве Офира, которая понимает ее силу, и хотела бы использовать ее, чтобы приворожить меня, как она уже пыталась делать до того, как камень был украден.

— Но зачем он нужен тебе? — мрачно потребовала она.

— Я понимаю его силу. Он сделал бы мои чары еще более могущественными.

Она фыркнула:

— Так он же у тебя сейчас!

— У меня Звезда Хорала? Да нет же, ты ошибаешься.

— Зачем ты утруждаешь себя ложью? — резко запротестовала она. — Камень был у него на пальце, когда он вытащил меня на улицу. И его уже не было там, когда я вновь нашла своего возлюбленного. Должно быть, твой слуга следил за домом и снял кольцо, когда я убежала. Ну и черт с ним! Я хочу, чтобы мой любимый снова был здоров и невредим. Почему ты не вернешь ему разум? Ты можешь это сделать?

— Я мог бы, — уверил он ее, откровенно наслаждаясь ее отчаянием. Он порылся в своих одеждах и вытащил склянку. — Здесь сок золотого лотоса. Если твой любовник выпьет его, он снова станет разумным. Да, я буду великодушным. Ты была несговорчива и пренебрегала мной, и не один, а много раз. Он постоянно идет поперек моим желаниям. Но я буду великодушным. Подойди и возьми фиал из моих рук.

Она впилась глазами в Тотрасмека, трепеща от желания схватить склянку и в то же время опасаясь подвоха. Первое пересилило, и она стала робко приближаться с протянутой рукой. Он злорадно рассмеялся и подался от нее назад. Девушка открыла было рот, чтобы выругать его, но тут же, инстинктивно почуяв опасность, вскинула глаза вверх. С золоченого потолка падали четыре сосуда желтовато-зеленого цвета. Она сумела увернуться, так что они ее не задели, а разбившись об пол, превратились в груды осколков, обозначивших квадрат, в центре которого она находилась. Девушка вскрикнула от испуга, и тут же ее крик перешел в пронзительные вопли, которые повторялись вновь и вновь, потому что из-под осколков каждого сосуда поднималась, раскачиваясь, голова кобры с характерным капюшоном. Одна из них уже добралась до ее обнаженной ноги. Конвульсивно отпрянув, девушка попала в пределы досягаемости другой змеи с противоположной стороны, и снова она метнулась с быстротой молнии, чтобы избежать атаки отвратительно блестящей головы.

Она оказалась загнанной в ужасную ловушку. Все четыре змеи раскачивались и пытались обвить ее ступни, лодыжки, икры, колени, бедра, бока — любую часть ее роскошного, возбуждающего чувственные желания тела, которая оказывалась вблизи. При этом она не могла ни перепрыгнуть, ни пробраться между ними без риска для жизни. Ей оставалось только вертеться вихрем, отскакивать, извиваться всем телом, чтобы избежать ядовитых гадов. И каждый раз, уворачиваясь от одной змеи, она попадала туда, где до нее дотягивалась другая, так что ей надо было двигаться со скоростью света, не останавливаясь. В любом направлении она могла перемещаться только в очень ограниченном пространстве, и жуткие зубастые пасти над капюшонами угрожали ей ежесекундно. Только танцовщица из Замбулы могла еще оставаться живой в этом смертоносном окружении.

Ее уже было не разглядеть — вся она превратилась в одно размытое пятно беспорядочного движения. Змеиные головы лишь на волос не доставали до нее, но тем не менее не доставали. Ее оружием против молниеносных бросков пятнистых дьяволов, которых ее враг вызвал своими заклинаниями из ничего, были ее быстрые ноги, гибкие члены и прекрасное зрение.

Где-то тонко и жалобно зазвучала музыка, похожая на завывания. Ей вторило шипение змей. Все вместе напоминало лютый ночной ветер, свистящий в пустые глазницы черепа. Даже в вихревом кружении во спасение жизни она стала замечать, что стремительные броски змей больше не были беспорядочными. Они подчинялись жуткой, писклявой, вызывающей суеверный страх музыке. В них был ужасный ритм, и волей-неволей ее тело стало извиваться, корчиться и кружиться в согласии с ним. Неистовые движения приобрели характер танца, по сравнению с которым самый непристойный танец живота в Заморе показался бы невинным и сдержанным. Страдая от стыда и ужаса, Забиби слышала, как злобно веселится ее мучитель.

— Это Танец Кобр, моя милая! — смеялся Тотрасмек. — Так танцевали девушки, приносимые в жертву Хануману много столетий назад, но никогда у них это не получалось так красиво. Им не хватало твоей гибкости. Танцуй, девочка, танцуй! Сколько времени ты сможешь продержаться, увертываясь от укусов Ядовитых Тварей? Минуты? Часы? Когда-нибудь ты наконец устанешь. Твои быстрые, надежные ноги начнут спотыкаться и дрожать, а бедра станут вращаться медленнее. И тогда ядовитые зубы глубоко пронзят прекрасное тело цвета слоновой кости.

Занавес за ним заходил ходуном, словно под порывом сильного ветра, и Тотрасмек пронзительно вскрикнул. Его глаза расширились, а руки судорожно вцепились в блестящее стальное лезвие, внезапно появившееся из его груди.

Музыка оборвалась. Девушка еще продолжала свой головокружительный танец, крича от смертельного отвращения к колыхающимся ядовитым пастям, но все уже изменилось — только четыре легких струйки голубоватого дыма поднялись вверх вокруг нее, в то время как Тотрасмек сполз с дивана и растянулся на полу во весь рост.

Конан вышел из-за занавеса, вытирая свой палаш. Глядя сквозь драпировку, он видел отчаянный танец девушки между четырьмя раскачивающимися спиралями дыма и догадался, что для нее они выглядели совсем иначе. Но это уже не имело значения — он знал, что убил Тотрасмека. Забиби, задыхаясь, рухнула на пол, но стоило Конану двинуться по направлению к ней, как она вновь поднялась, пошатываясь, хотя ее ноги дрожали от изнеможения.

— Фиал! — еле выдохнула она. — Фиал!

Тотрасмек еще сжимал его в своей холодеющей руке.

Без всякого сострадания к мертвому она вырвала склянку из его сомкнутых пальцев и тут же в страшном нетерпении начала шарить в его одеждах.

— Какого дьявола ты ищешь? — поинтересовался Конан.

— Кольцо — он украл кольцо у Алафдала. Оно должно быть у него. Его взяли, когда мой возлюбленный бродил в беспамятстве по улицам. О! Будь проклят вор!