самоубийцу. Или, как окрестил его Петров, «зомби». А документы им больше ни к чему. С тех пор как мы узнали их фамилии, паспорта представляют для них опасность.

— Но только Зеленкин захватил с собой одежду, деньги и продукты. В квартире Борисова ничего не тронуто. На всякий случай я оставил там постового — вдруг ещё вернется. И сегодня меня вызывает к себе начальник РУВД. Догадываешься, что он мне скажет? По делу уже проходит второй труп, а фактов — с гулькин нос.

— Как это «с гулькин нос»? — возмутился я. — Ануфриева задержали? Часть похищенного изъяли? Подозреваемые есть? Работа идёт полным ходом.

— Пока они не задержаны, они всего лишь подозреваемые, а значит, и дело не раскрыто. Черт его знает, сколько ещё трупов описать придется, пока эта «сладкая парочка» не попадет нам в руки. Им сейчас деньги нужны. Много денег. А судя по характеру их деятельности, эти хлопцы ни перед чем не остановятся. Неизвестно, что от них ждать в следующую секунду…

В дверь кабинета осторожно постучали.

— Да-да! — крикнул я. — Входите, открыто.

На порог шагнул высокий светловолосый парень, одетый в грязные, перепачканные землей джинсы и такой же чистоты свитер. В руках он держал спортивную сумку. Проскользнув в кабинет, он запер дрожащей рукой дверь на замок и, тяжело дыша, уставился на нас.

— Что вам угодно? — нахмурился Калинкин.

— Мне… мне начальника, — вздрагивая от каждого шороха за стенами кабинета, прошептал парень. — Начальника или того, кто ведет дело об убийстве старика-антиквара…

— Начальник угро перед вами, — представился Калинкин. — А оперативник, ведущий это дело, сидит напротив… Что вы хотели?

— Я — Зеленкин, — сказал парень, приближаясь к нам. — Зеленкин Олег Тимофеевич. Это я ограбил квартиру Ватюшенко.

Мы с Калинкиным переглянулись и медленно поднялись со своих мест. Калинкин кивнул мне и, отступив на пару шагов, засунул руку за отворот пиджака, а я, сделав шаг навстречу Зеленкину, радостно улыбнулся:

— Тот самый Зеленкин? Ну, конечно же!.. Как мы рады вас видеть…

Парень удивленно посмотрел на меня, и в этот момент я, с короткого размаха, ударил его в подбородок. Своротив на своём пути несколько стульев, он перелетел через весь кабинет и, упав в углу, замер. Осторожно приблизившийся к нему Калинкин пощупал пульс и, оттянув веко, заглянул в глаза.

— Нокаут, — констатировал он. — Вот так и появляются легенды о жестокости угро. Приходит человек сдаваться, а ему — в морду… Да так, что он через раз дышит…

— Значит, с ним все в порядке… Мне как-то не очень хочется вторично исполнять роль тарана для стенки. А эта «веселая компания» очень эффективно вырабатывает у меня условные рефлексы. «Я — Борисов», «Я — Зеленкин», а потом… Нет уж, так надёжнее…

Лежащий на полу парень зашевелился, с трудом сел и помотал головой.

— Вы что, мужики?! — ошалело глядя на нас, спросил он. — Я же сдаваться!

— Вот именно поэтому, — витиевато пояснил я. — Именно по этой самой причине… Геннадий Борисович, может быть, это глупо, но мне кажется, что следует позвать Петрова. Он явно что-то знает, только не хочет говорить, скрывая свои факты под всеми этими глупостями о мистике и фантастике… Но раз уж он что-то знает, то ему следует присутствовать на допросе. Может быть, новая информация подтолкнет его к какой-нибудь идее, которой он с нами поделится…

— Он сидит у меня в кабинете, — сказал Калинкин. — Уже третий час висит на телефоне и звонит по таким номерам, что бедный аппарат краснеет и плавится… Пойду, позову его.

Начальник ушел, а я помог Зеленкину подняться и сесть на стул.

— Больно, — пожаловался он, потирая скулу. — Как кувалдой саданули…

— Сами виноваты. Твой дружок несколько часов назад едва из меня настенный портрет не сделал… Он что, занимается восточными единоборствами?

— Какой дружок? — испуганно переспросил Зеленкин, с ужасом оглядываясь на дверь. — Борисов?! Он приходил сюда?! Он здесь?!

— Приходил, уходил… Но я до этой сволочи ещё доберусь, — пообещал я. — Табуреткой по голове заеду — никакое ушу не спасет.

— Он может прийти, — прошептал Зеленкин. — Он может прийти сюда за мной…

В кабинет бесшумно проскользнул Петров и устроился в углу на диване.

— Давай-ка по порядку, — предложил я. — С самого начала. Как, кто, откуда и зачем. Я слушаю.

— Я с Самохиным и Борисовым с детства знаком. В одном дворе жили. После армии тоже, вроде как… общие дела, то да се…

— Грабежи, разбои, — поддакнул я. — Кражи да драки…

— И это тоже, — хмуро признался Зеленкин. — Денег вечно не хватает, а профессии у нас не особо обогащающие. Слесаря да электрики… Ни с девчонками в кафе посидеть, ни в отпуск вырваться… Было дело, чего уж скрывать… Но до встречи с этим иностранцем все, вроде, обходилось… А две недели назад встретили мы на улице прилично «прикинутого» мужика. Решили его опустить на бабки. Дошли вслед за ним до первой подворотни, прижали к стене… Стас ему отвертку к горлу приставил и говорит: «Давай бумажник». А тот вдруг заулыбался и отвечает: «Я вам, ребята, не только бумажник отдать могу, но могу и богатыми сделать. Если поможете мне, то получите такие деньги, что вам и не снились». Стас ему говорит: «Это мы позже обсудим, а сейчас гони портмоне». Мужик без слов достает бумажник, вынимает деньги и отдает нам. Почти тысячу баксов в тот раз сняли… Естественно, никаких разговоров мы с ним начинать не стали, а как деньги получили — «руки в ноги», и бегом оттуда… И вдруг появляется этот мужичок через три дня у нас во дворе. Как адрес умудрился узнать — ума не приложу. Да только подходит он к нам вечером, когда мы во дворе на скамеечке отдыхали, и здоровается, как со старыми знакомыми. Мы поначалу перепугались. Все, думаем, погорели. Теперь ментов вызовет и — амба! Или, чего хуже, каким-нибудь «авторитетом» окажется, и тогда резать нас на части будут медленно и долго… Но мужик вроде как и не обижается. Сигаретами хорошими угостил, сказал, чтоб на счёт тех денег не беспокоились, для него это, мол, не сумма. И спросил, не хотим ли мы заработать в десять раз больше. В десять раз — вы представляете! Мы, естественно, заинтересовались. Мужик сказал, что он иностранный подданный и приехал сюда за семейными реликвиями, отобранными большевиками у его предков. А акцент у него и впрямь был. Легкий, не мешающий ни говорить, ни слушать, но был. Вроде как у прибалта или латыша… И сказал он, что нашёл часть своих реликвий у какого-то старика-антиквара, но тот продавать не хочет. И вот если нам удастся выкрасть эти безделушки у этого старика, то заплатит он нам в десять раз больше… А нет — так у него в Питере связи на таких уровнях, что от нас за то ограбление и следа не останется. Но нам и угрожать не надо было. Такие деньги за какую-то посудину, пусть даже и золотую? Раз уж она ему так дорога, что готов за неё такие деньги выложить, то решили мы её достать. Тем более что мужик этот нам про коллекционера полный расклад выдал: где живёт, когда приходит, когда уходит. Проблем особых не предвиделось. Они позже начались, когда мы дверь квартиры антиквара вскрыли. Отмычки нам, кстати, тоже иностранец дал. А старик-то дома оказался. Борисов ему с перепугу по голове его же палкой и саданул… Связали мы мужика, а потом… Потом увидели, что хрипит он… Вроде как кончается… Перепугались, конечно. Долго в квартире копаться не стали, чашу из сейфа вынули, деньжат прихватили, ещё кое-что, по мелочи, что на виду лежало, и бежать… Иностранец с нами расплатился и сказал, чтоб мы отнесли чашу в старый разрушенный замок, это в центре города, я показать могу. Там такой старый двухэтажный особняк стоит… И разрешил остальные безделушки у себя оставить. Ему только этот кубок был нужен. Я сам лично эту чашу в замок отвез и в одной из комнат особняка оставил…

— Подожди, подожди, а камни? — напомнил я. — Те самые, которые вы из чаши выковыряли?

— Вот из-за этих-то поганых камешков вся эта жуть и началась, — сквозь зубы простонал Зеленкин. — Черт дернул Борисова на них позариться… Решили сказать иностранцу, что в таком виде чашу и нашли, а камешки себе оставить. Детская дурь! Три из них красивые были. Не драгоценные, но симпатичные. Переливались так, искрили… Да о чем я говорю?! Идиоты мы!.. Мужик в тот раз на чашу и не взглянул, словно уверен был, что она от него никуда не денется. Была у нас мысль «кинуть» мужика и толкнуть чашу по второму разу. Да струхнули. Решили, что овчинка выделки не стоит. Неизвестно, кто он и что после этого