меня охватили сомнения. Убила я его или только ранила. И для верности я выстрелила еще раз, прямо ему в лицо. — Собственное лицо Франки при этих словах осталось безучастным.

— Понятно, — наконец выдавил из себя Брунетти.

— И я бы сделала это еще раз. Честное слово, комиссар, я бы убивала его снова и снова. — Брунетти так и подмывало спросить почему, но он сдержался: чувствовал, что Франка и так скажет. — Говорю вам: он был подонком с мерзкими наклонностями.

И Франка замолчала.

— Ну-у, — протянула Паола, — я бы, пожалуй, дала ей медаль.

Сразу после ужина Брунетти отправился спать, заявив, что устал — от чего именно, он уточнять не стал. Через пару часов в спальню пришла и Паола. Она мгновенно провалилась в сон, чтобы в три часа ночи пробудиться и обнаружить, что муж лежит в постели с открытыми глазами. Брунетти все думал и думал, прокручивая в голове события прошедшего дня. Он вспоминал все три вчерашние беседы: с графиней, с Гриффони и, наконец, с Франкой Маринелло.

Пока он посвящал жену в подробности этих разговоров, прошло немало времени. Частенько Брунетти приходилось прерывать свой рассказ из-за колокольного звона, доносившегося до них из разных частей города. Впрочем, их этот шум не раздражал.

Брунетти искал объяснение произошедшему, выдвигал различные версии, но мыслями то и дело возвращался к одной и той же фразе: «Подонок с мерзкими наклонностями».

— Ну ничего себе, — прокомментировала Паола, когда он повторил ей эти слова. — Даже представить себе не могу, что она имела в виду. И, честно говоря, не хочу.

— Неужели женщина может допустить, чтобы с ней так обращались, да еще на протяжении двух лет? — спросил Брунетти. Не успев договорить, он уже понял, что выбрал неверный тон и подобрал не те слова.

Вместо ответа Паола включила настольную лампу и повернулась к мужу.

— Что такое? — встревожился он.

— Ничего, — ответила Паола. — Просто захотела посмотреть в лицо человеку, которому хватает наглости задать такой вопрос.

— Какой «такой»? — возмутился Брунетти.

— Может ли женщина допустить, чтобы с ней так обращались, — объяснила Паола.

— А что тут такого? — не понял Брунетти. — Чем тебе не угодил вопрос?

Паола натянула на плечи одеяло.

— Начнем хотя бы с того, что твой вопрос подразумевает существование такого явления, как специфический «женский разум». Иначе говоря, он намекает на то, что в определенных обстоятельствах все без исключения женщины поступают одинаково. — Она приподнялась на локте. — Гвидо, ты хоть на миг вообрази, как ей было страшно! Попробуй представить себе, что с ней творилось все эти два года. Она ведь знала, что он убийца, и знала, что он сделал с дантистом и его женой.

— Неужели ты считаешь, что она и впрямь думала, будто должна пожертвовать собой только ради того, чтобы сохранить иллюзии своего мужа? — добродушно спросил Брунетти, чувствуя моральное превосходство над женой. И, не удержавшись, добавил: — Какая же ты после этого феминистка, если оправдываешь такие поступки?

Паола замерла с открытым ртом — уж очень нелегко было подобрать нужные слова.

— Чья бы корова мычала, — наконец сказала она.

— И что это должно значить? — осведомился Брунетти.

— «Это» никому ничего не должно, Гвидо. Это значит, что в данной ситуации тебе вряд ли стоит корчить из себя великого проповедника идей феминизма. Я на все готова закрыть глаза и в другое время и в других обстоятельствах спокойно позволю тебе строить из себя проповедника каких угодно идей, даже феминистических, но здесь и сейчас — не надо.

— Не понимаю, о чем ты, — заявил Брунетти, в глубине души сознавая, что все он прекрасно понял.

Откинув одеяло, Паола села на кровати и повернулась лицом к мужу:

— Гвидо, то, о чем я говорю, называется изнасилование. — И, прежде чем он успел открыть рот, добавила: — И не надо на меня так смотреть, как будто я внезапно превратилась в истеричку и мегеру и боюсь, что на меня из шкафа прыгнет мужик, которому я один-единственный раз на улице улыбнулась, или что я каждый комплимент воспринимаю как прелюдию к насилию.

Отвернувшись, Брунетти тоже включил лампу на своей тумбочке. Если разговор затянется надолго — а так оно скорее всего и будет, — уж лучше видеть жену во всей красе.

— Для нас это особенно болезненная тема, Гвидо. А вы, мужчины, или не хотите этого понимать, или просто не в состоянии это сделать. — Паола умолкла, и Брунетти воспользовался моментом, чтобы вставить словечко:

— Паола, милая, сейчас четыре утра, и мне совсем не хочется выслушивать гневные тирады.

Он боялся, что после этого она разъярится еще сильнее, но, похоже, его слова оказали противоположный эффект — Паола наклонилась и положила руку ему на плечо.

— Знаю, знаю. Просто хочу, чтобы ты посмотрел на эту ситуацию с другой точки зрения: женщина была вынуждена заниматься сексом с мужчиной, который ей был глубоко противен. — Подумав, Паола добавила: — Я с ней всего пару раз разговаривала. Это моей маме она нравится — вернее, мама ее любит. А суждению мамы я полностью доверяю.

— И что это за суждение? — полюбопытствовал Брунетти.

— Она считает Франку честной женщиной, — ответила Паола. — Так что, если Франка утверждает, что отношения с Антонио были навязаны ей против ее воли — думаю, выражение «мерзкие наклонности» это доказывает, — значит, это было изнасилование. Даже если оно длилось два года, и даже если она шла на него, чтобы уберечь чувства мужа. — Увидев, что Брунетти смотрит на нее все с тем же выражением лица, она мягко сказала: — Гвидо, ты же работаешь с законом в нашей стране. Ты знаешь, что бы с ней было, если бы она пошла жаловаться в полицию, если бы вся эта история дошла до суда. Что было бы с ней и ее весьма немолодым мужем. — Паола замолчала и посмотрела на Брунетти, но тот решил воздержаться от комментариев, тем более — от возражений.

— В нашей культуре сохранились на редкость примитивные представления о сексе, — изрекла Паола.

Брунетти попытался разрядить обстановку.

— В нашем обществе царят примитивные представления об очень многих вещах, — заявил он и, как только слова вылетели наружу, понял, что и впрямь так считает. Веселого в этом было мало.

Тогда-то жена и сказала:

— Ну а я бы дала ей медаль.

Брунетти вздохнул и пожал плечами. Он потянулся, чтобы выключить свет, и понял, что жена все это время держала руку у него на плече.

— Как ты собираешься поступить? — спросила она.

— Я собираюсь лечь спать, — честно ответил Брунетти.

— А утром? — уточнила Паола, щелкнув выключателем.

— Утром пойду и поговорю с Паттой.

— И что ты ему скажешь?

Брунетти повернулся на правый бок, хоть из-за этого он и лишился руки Паолы на своем плече. Приподнявшись на локте, он взбил подушку и вытянулся в постели. Брунетти лег так, чтобы левой рукой дотянуться до ладони Паолы, которую сжал в своей.

— Я не знаю.

— Правда не знаешь?