мимо инспектора, одолел еще одну ступеньку и встал рядом с Брунетти.

— Я с вами, синьор, — объявил юноша, не прекращая освещать кусочек земли у них под ногами.

Вьянелло уже занес ногу, когда Брунетти удержал его, схватив за плечо.

— Подожди. Сначала решим, как нам отсюда выбираться, — сказал он. Брунетти вдруг осознал, что они стараются говорить как можно тише, словно эхо могло навлечь на них беду.

Услышав комиссара, Пучетти вместо ответа показал фонариком на извивающуюся лестницу, с которой они только что спустились.

— Я имел в виду, как нам отсюда выбираться, если вдруг придется драпать, — объяснил Брунетти. Он подошел к Пучетти и, протянув руку, отобрал у того фонарик. — Ждите меня тут, — велел он и двинулся вперед, придерживаясь левой рукой за стенку резервуара. Он медленно обходил его по кругу, пока не наткнулся на дверь и не нащупал в ней две замочные скважины.

Вскоре он увидел то, на что втайне очень рассчитывал: горизонтальную ручку маленькой дверцы аварийного выхода, прорезанной прямо в обычной двери. Брунетти не заметил ни табличек или надписей, предупреждающих о сигнализации, ни проводов, которые должны были бы тянуться от двери. Надавив на ручку спасательного выхода, он с легкостью открыл дверь, петли которой были прекрасно смазаны. Свежий ветерок слегка коснулся его лица, принеся с собой разнообразные ароматы и заставив прочувствовать, какой пакостью насыщен воздух внутри резервуара. Брунетти на секунду задумался, не оставить ли дверь открытой, но потом отказался от этой мысли. Крепко затворив дверь, он вновь вернулся в вонючий холодный резервуар.

Освещая себе дорогу фонариком, Брунетти добрался до коллег. Прежде чем он успел открыть рот, к нему подскочил Пучетти и взял его за руку. Этот его жест невероятно растрогал Брунетти. Двигаясь медленно и осторожно, крепко держась за руки, троица полицейских пробиралась по прихваченному морозом земляному полу. После каждого шага они останавливались, чтобы убедиться, что обледеневшие пригорки и расщелины пола их выдержат. Из-за всех этих предосторожностей они нескоро добрались до середины первого ряда бочек.

Брунетти вновь провел по ним фонариком в надежде найти хоть какую-нибудь зацепку, проливающую свет на содержимое бочек. Первые три ничем ему не помогли, хотя намалеванный на них череп со скрещенными костями ясно давал понять, что ничего хорошего там нет. С соседней бочки кто-то тщательно соскреб приклеенную к ней белую этикетку, так что из всей надписи остались различимы лишь две буквы кириллицы. У бочки, что стояла рядом, никаких опознавательных знаков не нашлось, как и у трех ее соседок. Уже ближе к концу ряда они обнаружили бочку, из-под крышки которой тянулся след какой-то жидкости ядовито-зеленого цвета. На земле возле бочки потек образовал горку сухой пыли того же оттенка.

Высвободив руку, Пучетти оставил Брунетти и зашел за последнюю бочку. Брунетти завернул к нему за угол и осветил ряды бочек.

— Восемнадцать, — спустя мгновение сказал Пучетти.

Брунетти, насчитавший девятнадцать рядов, кивнул и отошел чуть в сторону, чтобы получше рассмотреть угловую бочку; сразу под крышкой он углядел оранжевую наклейку. Брунетти не знал немецкого языка, но слово «Achtung!» все же узнал. Теперь в содержимом бочки сомневаться не приходилось. «Vorsicht Lebensgefahr»[54]. Из-под крышки этой бочки тоже сочилась какая-то жидкость, и на пол уже натекла темно-зеленая лужа.

— Думаю, мы уже увидели все, что надо, — решил Брунетти и повернулся туда, где, как он думал, стоял Вьянелло.

— Верно, комиссар, — не стал спорить Пучетти и направился к Брунетти.

Брунетти отошел в сторону, позвал Вьянелло и, когда тот откликнулся, направил фонарик в сторону его голоса. Ни Брунетти, ни Вьянелло так и не поняли, что произошло потом. Брунетти вдруг услышал, как позади него Пучетти громко ахнул — не от страха, а от удивления, — а потом раздался долгий шлепок, который Брунетти идентифицировал только позже — это нога Пучетти вдруг проехала вперед по замерзшей грязи.

Что-то врезалось Брунетти в спину, и на одну ужасную секунду он даже подумал, что на него свалилась одна из бочек. Затем раздался глухой звук удара, и настала тишина, которую спустя мгновение прервал крик Пучетти.

Брунетти медленно обернулся, осторожно переставляя ноги, и навел фонарик туда, откуда раздался вопль. Молодой полицейский стоял на коленях, громко стонал и яростно тер левой рукой свою куртку. Вдруг он зажал руку между колен и принялся тереть ее уже о брюки.

— Oddio, oddio, — стонал юноша. Брунетти поразился, увидев, что Пучетти плюнул на руку, прежде чем снова начать ее вытирать. Пучетти вскочил на ноги.

— Вьянелло, чай! — заорал Брунетти, рыская фонариком. Он уже не понимал ни где стоит Вьянелло, ни где находится дверь.

— Я тут, — послышался голос инспектора, и в это же мгновение фонарик Брунетти выхватил его фигуру. В руках Вьянелло держал термос с чаем. Брунетти подтолкнул Пучетти вперед и, схватив его за локоть, показал руку Вьянелло. Ладонь и часть запястья юноши были покрыты какой-то черной гадостью, большую часть которой он сумел-таки вытереть об одежду. Там, куда попала черная субстанция, кожа Пучетти покраснела, кое-где начала отслаиваться и кровоточить.

— Роберто, будет больно, — предупредил Вьянелло и высоко занес над рукой молодого полицейского термос. Сперва Брунетти не понял, зачем он это сделал. Но когда из термоса хлынул горячий чай, он сообразил — Вьянелло надеялся, что чай, падая с высоты поднятой руки, успеет хоть немного остыть, прежде чем прольется на обожженную ладонь Пучетти.

Брунетти без всякой необходимости еще крепче сжал локоть Пучетти. Тот все понимал и стоял, не шелохнувшись, пока на него лился горячий чай. Чтобы лучше осветить Вьянелло больную руку, Брунетти отступил чуть назад. Тем временем из термоса все лилось и лилось. Вокруг Пучетти поднялось облако пара. Казалось, этой пытке не будет конца.

— Хватит, — спустя целую вечность сказал Вьянелло и протянул Брунетти термос.

Инспектор стянул с себя куртку и, вывернув ее наизнанку, оторвал от подкладки кусок флисовой ткани. Швырнув куртку на землю, он осторожно и нежно, словно заботливая сиделка, принялся вытирать Пучетти кожу между пальцами. Вскоре он смыл большую часть черной дряни и, забрав у Брунетти термос, вновь начал медленно и аккуратно лить на Пучетти чай, стараясь не пропустить ни единого сантиметра кожи.

— Дайте мне платок, — сказал Вьянелло, бросив на пол опустевший наконец термос. Брунетти протянул ему платок, и инспектор осторожно обмотал им руку Пучетти, завязав снизу узелком. Подняв термос, Вьянелло притянул к себе молодого полицейского и обхватил его рукой.

— Повезли в больницу, — сказал он Брунетти.

Врач окружной больницы «скорой помощи» в Местре целых двадцать минут обрабатывал ладонь Пучетти — сначала держал ее в слабом растворе какой-то очищающей жидкости, а затем в обеззараживающем средстве, чтобы снизить риск инфекции от ожога. Кроме того, врач заявил, что тот, кто додумался промыть руку чаем, скорее всего, спас Пучетти от неминуемой ампутации. Во всяком случае, без этой промывки чаем ожоги обещали быть гораздо серьезнее. На рану доктор толстым слоем нанес бальзам, после чего принялся аккуратно бинтовать руку, пока не стало казаться, будто Пучетти зачем-то напялил белую боксерскую перчатку. Врач выдал полицейскому упаковку болеутоляющего и велел завтра же съездить в больницу в Венеции на перевязку. Менять повязки Пучетти предстояло всю следующую неделю.

Вьянелло остался в палате с Пучетти, а Брунетти вышел в коридор, поговорить с Рибассо. Дозвониться до карабинерии ему удалось далеко не сразу. Капитана рассказ Брунетти, похоже, нисколько не удивил. Едва Брунетти закончил описывать злоключения Пучетти, он заметил:

— Это вам еще повезло, что вас мои снайперы не тронули.

— Что-что?