женщин. Но потом, кажется, просто забыл о них, ухнув в темный провал.

— Быстро, Флавия! — крикнул Брунетти.

Он развернулся вокруг Бретт и толкнул ее, как ватную куклу, к Флавии. Не ожидавшая этого Флавия машинально выставила руки и обхватила Бретт, но не удержала, и они обе осели на колени в воду. Оставив их, Брунетти, тяжело плюхая по воде, перебежал через внутренний дворик. За дверью он слышал голос Ла Капры, снова и снова звавший сына. Он схватился за дверь обеими руками и потащил ее свинцовую тяжесть сквозь воду, потом жестокими пинками закрыл ее и вогнал засов в гнездо.

Из-за двери прогрохотал дробовик, заполняя пойманное в ловушку пространство эхом. Дробинки забарабанили по деревянной двери, но основной заряд раскрошил каменную стену над ней. Снова грохнул выстрел, но Ла Капра палил вслепую, и заряд, не причинив никакого вреда, бесполезно ушел в воду.

Брунетти прошлепал по дворику обратно к Флавии и Бретт, которые медленно двигались к главному выходу. Он подошел к Бретт с другой стороны и сгреб ее за талию, подталкивая вперед. Приближаясь к двери, они услышали громкий плеск и последовавшие за ним столь же громкие крики с улицы. Брунетти поднял глаза и увидел Вьянелло, проталкивающегося в дверной проем, а за ним двух полицейских в форме и с пистолетами наготове.

— Трое из них наверху, — сказал им Брунетти. — Поосторожнее. Возможно, они вооружены. Еще один в кладовой. У него ружье.

— Это он стрелял? — спросил Вьянелло.

Брунетти кивнул, потом поглядел за их спины.

— Где остальные?

— Идут, — ответил Вьянелло. — Я позвонил из бара на калле. Они дали сигнал по радио. Чинквеграни и Марколини были поблизости, так что они ответили, — объяснил он, кивая в сторону двух полицейских, которые занимали позицию на галерее, чтобы не попасть на линию огня, если вдруг начнут стрелять с верхних этажей палаццо.

— Ну что, мы пойдем их брать? — спросил Вьянелло, глядя на дверь вверху.

— Нет, — сказал Брунетти, не видя в этом смысла. — Пойдем туда, когда дождемся остальных.

Будто разбуженная его словами, в отдалении взвыла двухголосая сирена, становясь громче по мере приближения. За ней он расслышал завывание второй, следующей от больницы вдоль Большого Канала.

— Флавия, — сказал он, повернувшись к ней, — идите с Вьянелло. Он проводит вас к «скорой помощи». — Затем сержанту: — Отведите их туда и возвращайтесь. Пришлите сюда людей.

Вьянелло подшлепал к нему и с легкостью силача нагнулся и поднял Бретт на руки. Он понес ее из дворика и по узкой калле к набережной, где сквозь стену дождя прерывисто сверкали два голубых огня. Флавия последовала за ним.

На некоторое время все стихло. Когда Брунетти позволил себе немного расслабиться, тело тут же отплатило ему, и у него застучали зубы. Он заставил себя пройти по воде и присоединиться к двум полицейским под арками галереи, защищавшей, по крайней мере, от дождя.

Вопль, полный животного ужаса, раздался из-за двери в кладовку, и Ла Капра начал с подвыванием выкрикивать имя сына снова и снова. Потом вой прекратился и сменился пронзительными рыданиями, которые вырывались из-за двери и заполняли скорбью весь двор.

Брунетти вздрагивал от этих звуков, ему хотелось, чтобы Вьянелло вернулся побыстрее. Он вспомнил разбитый череп Семенцато, затрудненную речь Бретт, но все же скорбь этого человека угнетала его.

— Эй вы там, — позвал голос из верхней двери. — Мы спускаемся. Мы не хотим неприятностей.

Обернувшись, Брунетти увидел, что там с поднятыми над головой руками стоят трое.

Тут вошел Вьянелло, а с ним четверо в пуленепробиваемых жилетах и с автоматами. Трое наверху тоже увидели их и остановились, чтобы еще раз крикнуть:

— Мы не хотим неприятностей!

Четверо натренированных вооруженных людей рассыпались по дворику и инстинктивно укрылись за мраморными колоннами.

Брунетти двинулся к двери в кладовку, но замер, когда увидел, что два автомата поворачиваются к нему.

— Вьянелло, — окликнул он, найдя, на ком выместить свой гнев, — скажи им, кто я.

Он понял, что для них он всего лишь промокший человек с пистолетом в руке.

— Это комиссар Брунетти! — крикнул Вьянелло через дворик, и автоматы отвернулись от комиссара и снова направились на людей, застывших на ступенях.

Брунетти опять пошел к двери, из-за которой неслись неослабевающие рыдания. Он отодвинул засов и потянул дверь. Она разбухла, и ему пришлось с силой выдирать ее из рамы. Очерченный яркими огнями, затопившими дворик, он представлял собой отличную мишень для любого, скрывавшегося в темноте кладовки, но он не думал об этом; рыдания исключали такую возможность.

Через несколько секунд его глаза привыкли к темноте, и он увидел, что Ла Капра стоит на коленях по грудь в воде, являя собой гротескную копию той Пьеты, которую Брунетти только что видел во дворике. Но в этой Пьете, в отличие от первой, была завершенность, ибо здесь отец обнимал единственного — мертвого — сына, чье тело он поднял из грязной воды.

Брунетти открыл дверь в свой кабинет и, не услышав шипения батарей и не задохнувшись от жары, вознес тихую благодарственную молитву святому Леандро, хотя с того времени, как тот совершил свое ежегодное чудо, прошло уже несколько недель. Были и другие признаки весны: этим утром дома он заметил, что в вазонах на балконе пробиваются сквозь затвердевшую за зиму землю анютины глазки, и Паола сказала, что придется в выходные пересадить их; деревянный стол с ножками, протравленными ядом, сох на солнце около них; этим утром Брунетти увидел первых черноголовых чаек, которые каждую весну отдыхают на водах каналов, прежде чем отправиться куда-то еще; а воздух задышал вдруг теплом, которое разливалось как благословение по островам и водам.

Он повесил куртку в шкаф и шагнул к своему столу, но свернул и подошел к окну. На лесах, в которых стоял Сан-Лоренцо, этим утром было заметно какое-то движение; люди лазали вверх и вниз по лестницам и карабкались по крыше. В отличие от бурного всплеска природы вся эта людская деятельность, по убеждению Брунетти, была не более чем ложной весной и должна была, несомненно, скоро кончиться с возобновлением контрактов.

Он стоял у окна, пока его не отвлекло жизнерадостное «Buongiorno» синьорины Элеттры. Сегодня она была в желтом мягком шелковом платье до колен и на таких острых каблуках, что Брунетти порадовался, что у него каменный пол, а не паркет. Подобно цветам, чайкам и мягкому ветерку, она внесла в комнату изящество, и он радостно улыбнулся.

— Buongiorno, синьорина, — сказал он. — Вы сегодня особенно мило выглядите. Прямо как сама весна.

— А, эта тряпка, — сказала она небрежно и похлопала по юбке платья, которое должно было обойтись ей более чем в недельный заработок. Ее улыбка противоречила ее словам, так что он не стал настаивать.

Она вручила ему две папки с приколотым сверху письмом.

— Это надо подписать, Dottore.

— Ла Капра? — спросил он.

— Да. Это ваша объяснительная записка по поводу того, почему вы с сержантом Вьянелло пошли тогда в палаццо.

— Ах да, — пробормотал он, быстро читая двухстраничный документ, написанный в ответ на жалобу адвокатов Ла Капры, что вторжение Брунетти в его дом двумя месяцами ранее было незаконным.

В этом адресованном в прокуратуру письме Брунетти объяснял, что в процессе расследования все более убеждался, что Ла Капра сыграл некую роль в убийстве Семенцато, и как свидетельство приводил тот