—
—
— Об этом человеке? — ответил Леле, явно намекая, что не может говорить свободно.
— Да. Ты не один?
— А, да, раз уж вы об этом заговорили, я думаю, что это правда. Вы еще собираетесь побыть у себя, синьор Скарпа?
— Да. Около часа.
— Ладно тогда, синьор Скарпа. Я позвоню вам, когда освобожусь.
— Спасибо, Леле, — сказал Брунетти и повесил трубку.
Кто же это там, раз Леле не хочет, чтобы стало известно, что он разговаривает с комиссаром полиции?
Он занялся бумагами, делая тут и там пометки. Он несколько раз работал со спецотделом, занимавшимся хищениями произведений искусства, но в этот раз не имел ничего, кроме фамилии Семенцато, никаких доказательств. У Семенцато на самом деле могла быть такая репутация, о которой не пишут в официальных отчетах, и вообще нигде не пишут.
Четыре года назад, в связи кражей фигуры готического алтаря из церкви Сан-Джакомо-дель-Орио, он общался с одним римским спецом по поиску похищенных художественных ценностей. Какой-то Джулио, но Брунетти не помнил его фамилии. Он взялся за телефон и набрал номер синьорины Элеттры.
— Да, комиссар? — спросила она, когда он назвался.
— Вы получили какой-нибудь ответ от Хайнегера или ваших банковских друзей?
— Будет во второй половине дня, комиссар.
— Хорошо. До того я бы хотел, чтобы вы полистали дела и, может быть, нашли мне одну фамилию, капитана из римского отдела хищений художественных ценностей. Какой-то Джулио. Мы с ним связывались по поводу кражи в церкви Сан-Джакомо-дель-Орио. Года четыре назад. Или пять.
— Не знаете ли вы, где лучше искать, синьор?
— Под моим именем, поскольку я писал отчет, под названием церкви, или, возможно, под шапкой: кража произведений искусства. — Он немного подумал и добавил: — Вы можете проверить запись о некоем Сандро — Алессандро то бишь — Бенелли, его адрес должен быть в Сан-Лио. Я думаю, что он еще в тюрьме, но там может упоминаться капитан. Мне кажется, он давал письменные показания для суда.
— Конечно, синьор. Сегодня?
— Да, синьорина, если можно.
— Сейчас же и займусь. Может, я смогу найти что-нибудь до обеда.
Оптимизм юности.
— Спасибо, синьорина, — сказал он и повесил трубку.
Телефон тут же зазвонил, и это оказался Леле.
— Я не мог разговаривать, Гвидо. У меня в студии был кое-кто, кто мог быть тебе полезен в этом деле.
— Кто? — Леле не ответил, и Брунетти извинился, помня, что ему нужна информация, а не ее источник. — Извини, Леле. Забудь, что я об этом спросил. Что он тебе сказал?
— Похоже, что
Брунетти подавил желание спросить, в котором. Вместо этого он хранил молчание, зная, что Леле расскажет ему все, что сочтет нужным.
— Похоже, что к владельцу этих магазинов — не Семенцато, а официальному владельцу — попадают произведения, которые никогда не появляются в открытой продаже. Мой недавний собеседник сказал, что дважды на его памяти такие произведения по ошибке вносились в торговый зал и распаковывались. Как только владелец это замечал, он снова их запаковывал и уносил, говоря, что они для его личной коллекции.
— И ты не узнал, что это были за предметы?
— Один — китайская бронза, а другой — доисламская керамика. Еще мой посетитель сказал, и я подумал, что это может тебя заинтересовать, что он совершенно уверен, что видел фотографию этой керамики в статье об украденных из Кувейтского музея экспонатах.
— Когда это случилось? — спросил Брунетти.
— Первый раз с год назад, а потом три месяца назад, — ответил Леле.
— А еще что-нибудь он рассказывал?
— Да, что у владельца есть несколько клиентов, имеющих доступ к его частной коллекции.
— Откуда он знает?
— В разговоре с этими клиентами его хозяин иногда упоминал произведения, которых в магазине не было. Или он звонил одному из таких клиентов и говорил ему, что в определенный день тот получит некую вещь, но она так и не появлялся в магазине. Хотя потом становилось очевидно, что продажа состоялась.
— Почему он тебе это рассказал, Леле? — спросил Брунетти, хотя и знал, что спрашивать не следовало.
— Мы вместе работали в Лондоне много лет назад, и тогда я ему оказал несколько услуг.
— А откуда ты знал, что надо спросить у него, а не у кого-то еще?
Вместо того чтобы обидеться, Леле засмеялся:
— А я начал расспрашивать про Семенцато, и некто посоветовал мне поговорить с моим другом.
— Спасибо, Леле. — Брунетти понимал, как понимают все итальянцы, что плотная паутина личных одолжений опутала всю общественную систему. Все кажется таким невинным: кто-то поговорил с приятелем, перемолвился с кузеном, вот и обменялись информацией. И с этой информацией достигнут новый баланс дебета и кредита. Рано или поздно все будет уплачено, а все долги взысканы.
— Кто хозяин этих лавок?
— Франческо Мурино. Он неаполитанец. Я имел с ним дело, когда он только открыл здесь свой магазин, довольно давно. Это
— Он не тот ли, чей магазин на Санта-Мария-Формоза?
— Да, знаешь его?
— Только с виду. Он никогда не попадался, по крайней мере я ничего не знаю.
— Гвидо, говорю тебе, он неаполитанец. Конечно, он не попадался, но это не значит, что он невинен как агнец. — Леле говорил с такой страстью, что Брунетти стало интересно, что за дела у него могли быть с Мурино в прошлом.
— Кто-нибудь еще что-нибудь говорил о Семенцато?
Леле издал звук, выражающий омерзение.
— Ты же знаешь, как бывает, когда кто-нибудь умирает. Никто не желает говорить правду.
— Да, мне один человек как раз сегодня утром сказал то же самое.
— А что тебе еще сказали? — Кажется, Леле спрашивал с подлинным любопытством.
— Что надо подождать пару недель, и тогда люди снова начнут говорить правду.
Леле рассмеялся так громко, что Брунетти отодвинул трубку подальше от уха и держал так, пока тот не успокоился. Потом Леле сказал:
— Как они правы. Но я не думаю, что надо ждать так долго.
— Значит ли это, что еще есть что о нем рассказать?
— Нет, я не хочу сбивать тебя с толку, Гвидо, но один или два человека не были слишком удивлены, что его вот так убили. — Когда Брунетти спросил, что тот имеет в виду, Леле добавил: — Похоже, у него были связи с южанами.
— Они теперь интересуются искусством? — спросил Брунетти.
— Да, кажется, наркотиков и проституток уже недостаточно.
