– В любом случае, я полагаю, что результат будет полезен, – ответил Федор, – полезен для техники, экономики, может быть, для космических полетов; мы работаем над вычислительными машинами с программным управлением.

– Это уж точно не для меня, – сказала Барбара, наполняя чашки и отгоняя собаку, ластившуюся у ее ног, желая обратить на себя внимание.

Генри привстал с шезлонга, собираясь осадить собаку – пригрозить ей устроить взбучку, но тут же опустился назад, поднеся ладонь ко лбу. Мать подошла к нему, давая понять, что предвидела это, и сказала:

– Вот видишь, теперь начинает болеть, что я тебе говорила.

Она попросила Барбару достать из аптечки таблетки от головной боли. Лагутин знаком остановил ее; положив на колени свою сумку, он расстегнул оба ремня, запустил внутрь руку и, не глядя, выудил из бокового отделения то, что искал. Все наблюдали, как он открыл невзрачную баночку, в которой поблескивало что-то бледно-зеленое, как осторожно присел возле Генри и взял на палец немного мази. Он не стал сразу наносить ее, а сначала объяснил, обращаясь к матери Генри, что эту баночку ему дала с собой бабушка, которая сама изготовила чудодейственную мазь по старому татарскому рецепту, мазь, «способную осилить всякую боль»; сделана она на основе жира одной степной птицы. После этого он попросил у матери Генри разрешения нанести мазь и, когда та молча кивнула, смазал легкими прикосновениями кожу вокруг шва. Генри покорно лежал и улыбался. После процедуры он задержал в своей руке ладонь Федора.

– Степная птица, – спросил он, – а как она называется?

– Эта степная птица предпочитает жить на болоте, но ее можно встретить и в степи, с самого края. Мы называем ее дупель, это разновидность бекаса.

– На нее охотятся? – спросила мать, и Лагутин ответил:

– Дупель считается у нас деликатесом.

– Ах, как чудесно! – воскликнула Барбара. – Деликатес, а помогает от боли, тогда этих птиц надо продавать в аптеках.

– Тут бы запротестовали все наши охотники, – улыбнулся Федор, – потому что охота на дупелей доставляет особое удовольствие.

Когда мать предложила всем выпить по рюмочке шерри, гость поднялся, приняв предложение за сигнал к окончанию чаепития. Он поблагодарил и попросил его извинить, поскольку ему нужно возвращаться в гостиницу, где его ждут книги, кроме того, он должен написать письмо домой и подготовиться к беседе с профессором Лебланком – руководителем научно-исследовательской программы. Барбара тоже поднялась и сказала:

– Я отвезу вас в гостиницу.

– Спасибо, не надо, – отказался Лагутин. – Я очень высоко ценю ваше предложение, но с удовольствием пройдусь пешком.

– «Адлер» находится далеко, вы заблудитесь.

– Нет-нет, не заблужусь, я хорошо ориентируюсь, – заверил Федор и, словно желая успокоить ее или продемонстрировать свою безошибочную память, с улыбкой перечислил две площади, которые ему предстояло пересечь, улицы, по которым надо было пройти, не забыв и набережную Принца Людольфа, носящую теперь имя Рихарда Фабиуса.

– Ну ладно, – сказала Барбара, – поехали, – и она покрутила ключами, словно пропеллером.

На прощание Лагутин поклонился матери. Генри он сказал:

– Шрамы – тоже трофеи, друг мой, это была зрелищная игра, желаю скорее поправиться.

И он последовал за Барбарой.

Генри с матерью хранили молчание, пока до них не донесся шум мотора, потом они выпили по рюмочке шерри, и Генри рассказал, как познакомился с Федором Лагутиным; бюро находок представлялось ему местом, где порой пересекаются людские судьбы, а сейчас ему даже казалось, что человек из Саратова только затем и потерял свои документы, чтобы они могли встретиться.

– Он мне очень симпатичен, – произнес Генри и добавил: – Я видел все его документы, мама, его университетский диплом, о таком можно только мечтать, однако при всех своих достоинствах он не придает им никакого значения.

– По нему видно, что он прибыл с Востока, с далекого-далекого Востока, – заметила мать.

– Не говори так, мама, – возразил Генри. – Когда у нас заводят речь о Востоке, имеют в виду что-то отсталое, жалкое, нуждающееся в снисхождении. А ведь кто теперь не знает, что и с Востока порой приходит что-то такое, чему мы тут можем лишь удивляться. Экзамен по математике, к примеру, Федор сдал на «отлично».

– Не пойми меня превратно, Генри, мне понравился твой новый друг, и я надеюсь еще не раз повидать его, но в данный момент меня волнуешь только ты и твое здоровье; приляг, пожалуйста, и постарайся отдохнуть.

Ханнес Хармс вытряхнул содержимое зеленого жестяного ящика на свой письменный стол и рассортировал по кучкам: блесны разной формы, «воблеры» и «пилькеры», красные, насаженные на крючки эластичные черви, отдельно положил набор «мух». Оценил поблескивающие, замысловатые искусственные приманки и не мог удержаться от улыбки: сомнений не было, все это богатое снаряжение принадлежало новичку, поскольку ни один уважающий себя рыбак не таскает на рыбалку половину ассортимента рыболовного магазина. Сам он обходился, когда удил в мутно-зеленом пруду гравийного карьера, парой блесен, а если охотился в заводи на сома, то тройным крючком и куском курятины.

– Вот, смотрите, господин Неф, – сказал он вошедшему и поздоровавшемуся с ним Генри, – здесь вы можете увидеть полное снаряжение рыболова, разумеется, абсолютного новичка.

– Тоже забыли? – спросил Генри.

– Да, конечно.