отойти под обстрелом и попыталась прорваться, но попала на мины. Их флагман — новейший броненосец «Пламя» — погрузился в воду меньше чем за минуту. «Светлячок» и два легких крейсера прикрывали отход миноносного и третьего броненосного отряда. Через час тяжелого боя «Светлячок» пришлось затопить. И только одному из крейсеров удалось уйти.

— Сколько мы потеряли? — глухо спросил я.

— Двадцать три корабля потоплено. Больше пяти тысяч погибших, почти семь тысяч взяты в плен. Берега Кируса остались без надежной защиты, и Малозан начал перебрасывать войска на северную часть острова. Вот такие неутешительные новости, мой друг. Ну мне пора. Вечером грузимся в эшелоны. Будем живы — увидимся.

Мы попрощались, и он ушел.

Малозан, выжидавший все это время, нанес сокрушительный удар не только по нашей армии, но и по престижу страны. Князь не мог такое проглотить. То, о чем многие лишь говорили, то, во что многие не верили, — случилось. Страна впервые за последние тридцать лет вступила в крупномасштабную войну.

Появился один из старших секретарей в парадной ливрее и пригласил меня следовать за ним. Через одну из дверей мы прошли в зал со стеклянным, похожим на чешую потолком. Он был затоплен светом и полон отражений. Теперь по пути нам часто встречались караулы гвардейцев в алых мундирах и приплюснутых фуражках.

В одном из коридоров я столкнулся с двумя пиклями, которые, как видно, возвращались с аудиенции. Эти высокие невыразительные создания, несмотря на то что ходили на двух ногах, очень напоминали черепах. Вытянутые лица, роговые клювы, темные, ничего не выражающие глаза, морщинистые шеи. Их округлые тела скрывали пепельные плащи из плотной, похожей на струящуюся воду ткани, но все прекрасно знали, что под ними находится полупрозрачный черепаший панцирь, который сияет и пульсирует, когда эти существа начинают вырабатывать в себе электричество. Правая рука пикли очень похожа на человеческую, зато левая является клешней, которой позавидовали бы все морские омары. Эта штука без проблем режет листовую сталь, словно бумагу.

Они прошли мимо, даже не взглянув на нас, а секретарь что-то сказал гвардейцам возле дверей. Один из них, в чине лейтенанта, внимательно изучил браслет на моем запястье и сказал вежливо, но непреклонно:

— Нам придется обыскать вас, чэр.

— Делайте то, что нужно, офицер.

Человек благодарно кивнул, толкнул двери в зал, где под полом гудели генераторы, а на дальней стороне стоял еще один гвардейский пост возле установки метателя пуль.

Меня провели через сияющую желтым рамку, знакомую мне после посещения Скваген-жольца, затем поводили над одеждой каким-то неприятно гудящим жезлом и, когда с формальностями было покончено, разрешили пройти в святая святых — жилое крыло дворцового комплекса.

Здесь, среди прекрасных античных статуй, застыла большая хаплопелма, на боку которой был нарисован герб гвардии. Эдакое лохматое кобальтовое чудовище, забравшееся в храм искусства и уснувшее, поразившись красотой этого места. Впрочем, впечатление, что гвардеец спит, оказалось крайне обманчивым. Когда я проходил мимо, ее хелицеры едва заметно шевельнулись.

Секретарь провел меня в следующее помещение и оставил одного, сказав:

— Подождите, пожалуйста, чэр. Вас позовут.

Я протомился еще минут сорок, слоняясь без дела в белоснежных покоях, стены которых были украшены древними географическими картами, а на полу стояла на аметистовой подставке статуя шестирукого божка, привезенная из Магара. Здесь же висели красивые картины, иллюстрирующие природу наших колоний — начиная от бесконечных травяных прерий Еронии и заканчивая белоснежными острозубыми хребтами магарских гор.

Было видно, что эти помещения жилые — стеклянные двери выводили в уютный осенний сад, но за все время, что я здесь находился, никто не появился. На улице между тем по-смурнело, и по стеклу поползли дождевые капли.

Дверь распахнулась, в зал вошла высокая, стройная, молодая женщина. У нее были великолепные белоснежные волосы, собранные в сложную, но вместе с тем очаровательную прическу. Длинные юбки едва слышно шелестели, пока она шла к окну. Девушка прислонилась лбом к холодному стеклу и стояла так, не двигаясь, примерно минуту.

Меня она не заметила, так как я находился в противоположной стороне покоев, рядом с большим штурвалом от старого парусного линкора прошлого Князя. Я, испытывая некоторую неловкость, едва слышно кашлянул, дав о себе знать.

Она вздрогнула, отпрянула от окна и, резко повернувшись, взглянула на меня. У нее, как и у ее отца, были алые глаза. Мы смотрели друг на друга меньше секунды, ее лицо вспыхнуло, и женщина, сама того не желая, подняла руку и коснулась висящего на шее кораллового ожерелья.

Того самого, которое я пообещал в своей прошлой жизни подарить Клариссе и с которого начались все мои неприятности.

Ее губы шевельнулись, но не произнесли слов. В следущее мгновение она отвернулась и с идеально прямой спиной направилась прочь. Но когда женщина коснулась ручки двери, она остановилась и почти десять секунд стояла не шевелясь, словно что-то решая для себя. И вот уже она идет ко мне.

Не знаю, как описать те чувства, что бушевали в моей душе в ту минуту. И удивление, и печаль, и сильная неловкость, и… даже страх. Страх услышать то, что, казалось бы, я уже давно пережил.

— Чэр эр'Картиа. — Голос у нее был надломленный, но взгляд она не отвела.

— Княжна. — Я поклонился. — Рад видеть вас в добром здравии.

Женщина нетерпеливо кивнула, принимая мои слова, и прошептала:

— Чэр эр'Картиа, мне важно сказать вам… Я… — Она глубоко вздохнула и, набравшись сил, произнесла:

— Я хочу извиниться перед вами за то, что плюнула вам в лицо в зале суда. Я была неправа.

Моя щека дернулась, но я ответил ей со всей возможной мягкостью:

— Поверьте, Княжна, плевок в лицо — это самая малая из всех неприятностей, что случились со мной. Я давно уже о нем забыл и не держу на вас зла. Вам незачем просить у меня прощения.

— Я верю, что вы не виноваты в смерти моего мужа, и мне… мне так жаль, что с вами это произошло! Если бы я только могла все исправить, повернуть время вспять и не просить отца, чтобы он…

Княжна осеклась, посмотрела на меня с испугом, отвернулась, чтобы я не видел ее лица:

— Извините, чэр. Мне… мне надо идти.

Она почти выбежала из зала, даже не закрыв за собой дверь, а я с колотящимся сердцем подошел к окну и повторил то, что несколько минут назад делала младшая дочь Князя — прислонился лбом к холодному стеклу, по которому с той стороны стекали дождевые капли.

— Чэр эр'Картиа. — За мной пришел упитанный зеленоглазый чэр в мундире тайного советника по вопросам безопасности. — Князь готов вас принять. Поспешим.

По дороге я обратил внимание на герб, висящий на стене. Точнее, на его девиз: «То, что мы делаем для себя, умрет вместе с нами. То, что мы делаем для других, останется на века».

Эти слова приписывают Всеединому, хотя лично я сомневаюсь, что существо, создавшее всех нас, думало именно так, иначе бы мы получились гораздо лучше, чем есть на самом деле.

— Вы, разумеется, уже в курсе возникшей ситуации. Помните, что у Князя много дел, и не задерживайте его лишними вопросами, — поучал меня по дороге надменный советник.

Оставалось лишь пожалеть, что у меня нет трости, которой было бы очень приятно стукнуть по блестящему затылку этого господина.

В комнате, куда меня привели, оказалось сильно накурено и находились высшие военные чины.

— Адмиралтейство, доклад мне на стол через час. Остальные свободны до вечера, — прогремел Князь, и военные, встав со своих мест, гаркнули по привычному ритуалу:

— Князья не умирают!

Это уж точно. Князья не умирают. Мужчины этого рода — ближайшие потомки Всеединого из ныне существующих семей лучэров. И унаследовали некоторые особенности своего предка. Например, воскресать