Включал поочередно каждого, чтобы почувствовать себя в нем, и осматривал грузовой отсек их кристаллическими глазами. Вообще-то дистантников у меня было двенадцать, но последний помещался отдельно, в контейнере, содержавшем, если верить надписи, банки с фруктовым соком — для обмана чересчур любопытных. Такой камуфляж не казался мне очень уж удачным, потому что, судя по размерам контейнера, можно было подумать, будто я стану в этих соках купаться. Внутри помещался герметически опечатанный цилиндр светло-голубого цвета, помеченный буквами ITEM, то есть Instant electronic module.[131] Там находился дистантник в порошке, top secret,[132] детище Лакса, и воспользоваться им я мог лишь в случае крайней необходимости. Мне был известен принцип его действия, но не знаю, стоит ли его сейчас раскрывать. Мне не хотелось бы превращать рассказ в каталог изделий «Джинандроникс» и телеферического отдела Лунного Агентства. У ЛЭМа 5 сразу же после включения начались легкие судороги. А раз он имел со мной обратную связь, я тоже начал вместе с ним трястись, словно в лихорадке, и щелкать зубами. В соответствии с инструкцией необходимо было немедленно сообщить о дефекте базе, но я предпочел этого не делать, зная по собственному опыту, чем такое сообщение пахнет. Они немедленно соберут конструкторов, проектировщиков, инженеров и знатоков электронной патологии, а те, обозленные прежде всего на меня за то, что я-де поднимаю шум из-за такой ерунды, как легкие конвульсии, которые вполне могут пройти сами, начнут выдавать мне по радио противоречивые советы, что с чем соединить, а что разъединить, каким амперажем долбануть бедолагу, потому как электрошок порой помогает, к тому же не только людям, собраться с мыслями. Если я их послушаюсь и это вызовет его новую небезопасную реакцию, они прикажут мне спокойно ждать, а сами примутся за аналоговое или цифровое моделирование, и при этом будут до хрипоты спорить, время от времени уговаривая меня сохранять спокойствие и беречь нервы. Коллектив распадется на два или три лагеря, как это обычно происходит с выдающимися врачами во время консилиума. Возможно, прикажут спуститься в грузовой отсек через внутренний лаз с инструментами, раскрыть ЛЭМу живот и направить на него переносную телекамеру, потому что вся электроника помещается у дистантника в брюхе: в голове для нее не хватит места. Придется мне действовать под управлением знатоков, и если случайно из этого получится что-нибудь путное, то все заслуги они припишут себе, а если ничего сделать не удастся, меня обвинят в бездарности. Когда еще не было ни роботов, ни дистантников и по невероятному везению не портились бортовые компьютеры, то выходило из строя что-нибудь попроще, например, гальюн в «Колумбии»[133] при испытательном полете.

Тем временем я удалился от Земли уже на 150 000 километров и все больше радовался тому, что смолчал о дефекте ЛЭМа. Пройденный путь означал уже свыше секунды запоздания при разговорах с базой; рано или поздно что-нибудь да дернулось бы у меня в пальцах — в состоянии невесомости трудно добиться точности движений, блеснул бы малюсенький огонек, означающий, что я сделал короткое замыкание, спустя секунду я услышал бы хор голосов с соответствующими комментариями. Теперь, заявили бы они, коли Тихий все испоганил, уже ничего сделать невозможно. Так что я помог избежать раздражения и им и себе.

Чем больше я приближался к Луне, тем больше ненужных советов и предупреждений получал по радио, и в конце концов заявил, что, если они не перестанут морочить мне голову всякой чепухой, я отключусь. Луну я уже знаю как собственный карман давным-давно, когда еще существовал проект сделать на ней филиал Диснейленда. Я облетел ее трижды на высокой орбите и повис над Океаном Бурь, потихоньку спускаясь вниз. С одной стороны от меня было Море Дождей, с другой — кратер Эратосфен, дальше Марчисон и Центральный Залив до самого Моря Облаков. Я висел так низко, что остальную часть поверхности, покрытой оспинами кратеров, мне заслонил полюс. Я находился возле нижней границы Сферы Молчания. Пока не обнаружилось ничего необычного, если не считать двух пустых банок из-под пива, которые ожили во время моих маневров. Когда я притормозил, банки, как обычно, в спешке брошенные техниками, вылезли откуда-то и принялись летать по кабине, время от времени сталкиваясь с жестяным грохотом то в углах, то над моей головой. Грингорн начал бы их ловить, но мне это и в голову не пришло. Когда подо мной распростерлось огромное Море Ясности, я получил сзади по шлему чем-то так неожиданно, что даже подскочил. Это оказалась жестяная коробка из-под кекса, которым, видно, рабочие закусывали пиво. В базе услышали треск, и тут же посыпались вопросы, однако я соврал, сказав, что собирался почесать голову, а поскольку она у меня находится в шлеме, то ударил в этот пузырь перчаткой. Я всегда стараюсь быть снисходительным и понимаю, что рабочие должны оставлять в ракете то да се. Так было, так есть и так будет. Я пролетел через зону внутреннего контроля без хлопот: ее сателлитам было приказано с Земли пропустить меня. Хотя программа того не предусматривала, я несколько раз довольно резко включал тормоза, чтобы вытрясти отовсюду все, что еще могло там остаться после монтажа и осмотра ракеты. Как огромная ночная бабочка затрепыхался журнал с комиксами, засунутый под шкаф запасной селенографической системы. Проведя молниеносную инвентаризацию, — два раза пиво, раз кексы, раз комикс — я решил, что очередные неожиданности уже могут быть посерьезнее. Луну я видел как на ладони. Даже через двадцатикратный бинокль она выглядела мертвой, безлюдной и пустой. Я знал, что компьютерные системы секторов почивают в нескольких десятках метров под поверхностью морей, то есть огромных равнин, образованных некогда разливами лавы, а закопали их так глубоко, чтобы защитить от падающих метеоритов. Несмотря на это, с особым вниманием я вглядывался в Море Паров, Море Спокойствия и Море Плодородия (недурственная была фантазия у древних астрономов, которые так прелестно окрестили обширные каменные пустыни), а потом на втором витке в Море Кризисов и Море Холода, предполагая, что хоть какое-нибудь, пусть едва заметное, движение мне обнаружить удастся. Бинокль был высшего класса, на склонах кратеров я мог пересчитать камни, во всяком случае, те, которые были размером с человеческую голову, но ничто нигде не шевельнулось, и именно это особенно интриговало меня. Где же те легионы вооруженных автоматов, те рои бронированных амеб, те колоссы и не менее смертоносные, чем они, лилипуты, уже столько лет беспрестанно рождающиеся в лунных подземельях? Ничего, только осыпи камней и кратеры — от громадных до крошечных, размером с тарелку, радиальные борозды старой остекленевшей магмы вокруг Коперника, террасы Гюйгенса, на горизонте Платон и повсюду одинаковая, просто непонятная мертвенность. Вдоль экватора, обозначенного Фламстидом, Геродотом, Рюмкером и Заливом Росы, шла самая широкая полоса ничейной земли, и именно там мне предстояло высадиться первым дистантником, после того как корабль осядет на стационарной орбите. Место посадки точно установлено не было. Я должен был определить его сам после разведки всей экваториальной полосы, которая никому не принадлежала, а потому почти наверняка была безопасной. Конечно, никакой практической пользы от облета экваториальной зоны быть не могло. Чтобы выйти на стационарную орбиту, пришлось подняться выше, и после недолгого маневрирования огромный, залитый солнцем диск Луны начал перемещаться внизу все медленнее и медленнее. Когда он замер окончательно, точно подо мной был Фламстид, очень старый кратер, плоский и мелкий, почти по самые края засыпанный туфом. Я висел долго, не меньше получаса, раздумывая, с чего начать, и все еще вглядываясь в лунные осыпи. Дистантникам для посадки не нужны ракеты. Попросту на ногах у них размещены гироскопические тормозные дюзы, и я мог спуститься с нужной скоростью, регулируя только силу отдачи. Дюзы прикреплены к ногам так, чтобы их можно было отбросить одним движением после мягкой посадки вместе с пустым баком из-под горючего. С этого момента дистантник под моим контролем был брошен на произвол лунной судьбы, вернуться он уже не мог. Дистантник — не робот и не андроид. Он полностью лишен собственной смекалки, а является лишь как бы моим орудием, моим продолжением, не способным ни на какую инициативу, и все-таки неприятно было сознавать, что независимо от результатов разведки он обречен на гибель, что я должен буду бросить его на этом мертвом пустыре. Мне даже пришло в голову, что номер четвертый симулировал аварию, чтобы остаться целым, потому что только ему удалось бы вернуться со мной на Землю. Глупейшая мысль, я ведь знал, что он, как и любой другой ЛЭМ, всего-навсего человекоподобная оболочка, но сама мысль свидетельствовала о моем психическом состоянии. Однако больше ждать было нечего. Я еще раз внимательно осмотрел серое плоскогорье, выбранное для посадки, оценивая расстояние до торчащих над каменными завалами северных скал Фламстида, затем переключил рули на автоматику и нажал клавишу номер один. Смена ощущений, хоть и ожидаемая и столько раз испытанная, была резкой. Я уже не сидел в глубоком кресле перед мерно помигивающими огоньками бортовых компьютеров, у подзорной трубы, а лежал навзничь на койке, тесной, как гроб с откинутой крышкой. Я медленно приподнялся на локтях и увидел серый, матовый панцирь туловища, стальные бедра и голени с притороченными к ним кобурами тормозных ракет. Перекинул ноги и встал. Магнитные подошвы прилипли к металлическому полу. По сторонам, в напоминающих двухэтажные нары койках, таких же, как та, с которой я только что поднялся,