Я, уж так получилось, довольно часто «дискутирую» с теми, кто считает себя честным приверженцем либеральных взглядов.

Причем чаще это получается, что называется, – «вживую», в реале, глядя в глаза оппоненту.

Где-нибудь на кухне или на даче под шашлычок и пару бутылок беленькой. По старой, что называется, русской традиции: с бабами о лесе, в лесу – о бабах.

И ведь вот что в этом во всем самое интересное: и доводы эти люди зачастую приводят вполне разумные, и договориться у нас с ними тоже время от времени получается.

Не изменяя, кстати, при этом своим убеждениям, что самое любопытное.

Ни с той, ни с другой стороны.

Просто – находим общие интересы, общие точки соприкосновения.

Вот мне тем более любопытно, почему подобного рода вещи оказываются принципиально невозможными во время публичных дискуссий. В которых наши «записные либералы», в лучшем случае, вешают таким, как я, ярлыки. То «фашистов», то «прокремлевского официоза», то еще какую, подходящую по форме и способу самовыражения хрень.

Лишь бы в эти самые публичные дискуссии ни под каким соусом не вступать.

А что?

Очень, между прочим, удобно.

Смотрите: этот – фашист.

И о чем с ним, спрашивается, разговаривать?

На костер, да и все дела.

И вопросы, которые он задает, – тоже в печь.

Будто бы их никогда и не существовало…

Еще одна любимая тема ухода от разговора – якобы имеющееся в нашей с вами стране полное отсутствие всякого присутствия свободы слова. Ну, там, дело понятное: кровавое гебье, палачи, сатрапы, другие дела.

Вот, типа, сменится кровавый режим, – тогда и подискутируем.

Только сначала какой-нибудь «закон о люстрации» придумаем, касающийся как бывших коммуняк (хотя их-то как раз – в меньшей степени), так и всех прочих, мировоззрение которых не укладывается по каким- либо причинам в рамки либерально-демократических конструкций.

Вот тогда и будет – полная свобода слова и полная свобода дискуссий, ага.

На уровне междусобойчика.

Ну, типа, – Явлинский может высказать что-то Немцову, тот, в свою очередь, Чубайсу, а уж Валерия Ильинична Новодворская вообще, как заслуженный борец, может говорить все, что угодно.

А остальные – ни-ни.

Вам, «недемократам», слова вообще не давали.

Такие дела.

Вот и получается в результате разговор с тремя, закрывшими разные части головы, обезьянками. Замечательная, что ни говори, и подходящая абсолютно под все случаи жизни комбинация…

…А знаете, что во всей этой хреновине самое смешное?

То, что как раз со свободой-то слова у нас, в современной России – полный порядок. И площадки для этого словесного самовыражения вполне даже имеются. Достаточно по интернету как следует прогуляться, да и из вполне себе «газпромовского» «Эха Москвы» Валерию Ильиничну только после того погнали, как она умудрилась Шамиля Басаева в прямом эфире в иконы демократии записать.

Ну, тут, кстати, – дело понятное.

Главному редактору «Эха», искренне полагающему себя как раз именно «демократом», оказаться на одной полке с террористом и убийцей детей как-то все-таки, мне кажется, – слегка стремновато стало, и я его тут очень даже хорошо понимаю…

Да и, если уж внимательно послушать действующих журналистов, в том числе и либеральных, то жалобы будут в первую очередь не на невозможность постановки в номер какого-либо, пусть даже самого острого материала.

Их – ставят.

Не мытьем, так катаньем, не в одно издание, так в другое.

В конце концов – есть еще и тот самый пресловутый интернет, так там вообще столько «свободы слова» (и, что самое поганое, изображения), что даже я, убежденный противник любого ограничения доступа к информации, время от времени начинаю довольно печально задумываться…

…Проблема в том, что на эти материалы никто и никак не реагирует.

Хоть – обпишись.

Приводи какие угодно факты, любую цифирь – бесполезно.

Как воровали – так и воруют, как сажали – так и сажают.

Именно от этого, а вовсе не от отсутствия возможности высказаться, и страдают большей частью честные профессиональные журналисты, вне зависимости от их политических симпатий и прочих идеологических убеждений.

Еще раз, ребят, давайте, – мухи отдельно, котлеты – отдельно.

У нас нет проблем со свободой слова.

У нас есть проблемы с другой функцией СМИ, и эта функция – властная.

Да, да, да.

Можно сколько угодно кричать в пустоту.

Пустота – все равно не отреагирует.

Никак.

И вина здесь, если уж так, по-честному, по-мужски разбираться – лежит далеко не только на государстве в лице его исполнительной, законодательной, судебной и, пардон, коррупционной властей, но и на самой журналистике.

Потому, что хрен бы с ней какое государство сделало, если бы она сама себя, в качестве одной из ветвей власти, выражающей интересы гражданского общества, так радостно и, врать не буду, не задорого девальвировала.

Для начала не менее круто, чем все остальные «ветви власти», коррупционировавшись.

Или СМИ не участвовали в «войнах компроматов», где правда так умело и профессионально перемешивалась с ложью, что читатели, слушатели, зрители довольно быстро запутывались в происходящем?

Да так, что в результате делали только один вывод: этим – верить нельзя?!

Или нет и не было такого понятия, как «джинса»?

Или не существует «пульная журналистика»?

Или не существует такого понятия, как «блок»?

Когда о какой-либо структуре – за нехилые, кстати, деньги – в данном конкретном издании нельзя было даже ветры пустить без согласования с коммерческой дирекцией и прочим «руководством»?

Ага, рассказывайте.

«Не был, не знал, не состоял, не участвовал».

Я, ребят, больше десяти лет крупную рекламную группу возглавлял, знаю, что к чему.

И, кстати, – что почем.

Включая конкретные финансовые тарифы.

И вы хотите после этого, чтобы вам доверяли?!

Может, хватит людей за идиотов-то держать?!

…Но вот ведь что удивительно: постоянно наблюдая, что называется, по долгу службы, за процессами, проистекающими в медийном пространстве, я в последнее время все больше и больше замечаю весьма любопытный тренд.

Вполне, кстати, как мне кажется, – системный.

Журналистика, в том числе и официозно-телевизионная, кажется, снова начала показывать зубы.

Вот только один пример, с не столь уж и давними Самарскими событиями. Когда городская