— С дороги! Кавалерия вдет!

Габриэль сразу же привстала в стременах, взволнованная, с замирающим сердцем в груди, а Гастон тем временем взял ее лошадь под уздцы и отвел на обочину дороги. Раздался грохот копыт, и из ворот вылетел на полном скаку эскадрон конных егерей численностью в двести пятьдесят человек, одетых в яркие мундиры, с саблями наголо. Клинки сабель и лошадиная сбруя весело поблескивали на солнце. На конных егерях были кивера, как у гусар, с красно-зеленым плюмажем, покачивающимся на скаку, а также ментики с меховой опушкой, наброшенные на левое плечо, стянутые на груди ремнем и развевающиеся сзади. Это было поразительное, великолепное зрелище, чепраки из леопардовых шкур придавали ему какой-то особый, экзотический колорит. Лица кавалеристов хранили выражение сосредоточенности и восторга от сознания того, что они мчатся прямо в жаркую сечу; глаза мужчин блестели, скулы были сведены от напряжения. Габриэль, которая смотрела на проносящихся мимо егерей, широко открыв глаза, внезапно увидела Николя.

— Николя! Я здесь! — закричала она что было сил.

Но он не видел и не слышал ее, промчавшись галопом всего лишь в нескольких шагах от того места, где она стояла. Габриэль чувствовала, как ее душа устремилась к нему, и пока мимо проносился эскадрон, она неотрывно глядела вслед Николя, ощущая в сердце острую боль, не в силах примириться с мыслью, что он так и не узнал о ее приезде. Габриэль повернула своего коня, чтобы броситься вслед за эскадроном, но Гастон перехватил ее поводья крепкой рукой.

— Нет, вы не должны этого делать, поле боя — не место для женщин.

— В таком случае я буду ждать его здесь, — Габриэль была бледна и взволнована.

— Этого тоже не следует делать. Мы сейчас поедем в город, где вы сможете поесть, отдохнуть и привести себя в порядок, дожидаясь его возвращения. Он обязательно вернется. Рукопашный бой закончится, когда начнет темнеть, иначе солдаты могут убить по ошибке своих же товарищей по оружию. — Начал увещевать он ее. Но видя, что Габриэль не трогается с места, все еще глядя на дорогу туда, где скрылись из виду егеря, Гастон наклонился к ней и подергал ее за рукав. — Помните, что вы говорили мне однажды в минуту откровенности? Вы признались тогда в своей полной уверенности в том, что с Николя ничего не случится и он останется жив.

Габриэль повернулась к нему, ее губы дрожали.

— Тогда почему же я так боюсь за него сейчас? У меня такое чувство, будто счастье выскальзывает у меня из рук.

— Это происходит от того, что вы впервые в жизни увидели поле боя и у вас сдали нервы. Ведь ничего не изменилось. И Николя, и вы остались прежними. Перестаньте терзать себя сомнениями и дурными предчувствиями. Это так не идет вам. А теперь в путь! Мы найдем гостиницу вблизи крепостных ворот, чтобы вы могли видеть их и ждать возвращения Николя, сидя у окна.

Габриэль покорно пришпорила своего коня, все еще глядя через плечо на дорогу. Въехав в крепостные ворота, они увидели, что город живет своей обычной жизнью. Хотя в продуктах питания ощущался сильный недостаток, лавки были открыты, а в винных погребках и кафе сидели люди. Повсюду были расквартированы войска, и весь Сьюдад Родриго представлял собой один огромный гарнизон. Оглядевшись вокруг и не увидев новых колонн готовых броситься в бой солдат, Гастон сделал вывод, что вторая линия защитников, занявшая ближние рубежи, крепко держит свои позиции. Ему не удалось найти для Габриэль комнату вблизи городских ворот, и он был рад, что в таком перенаселенном городе отыскал для нее хоть какое-то пристанище. Это была маленькая грязная комнатенка на соседней улице с убогой кроватью без постельного белья, на которой лежала охапка соломы, кишащая по всем признакам клопами. Гастон позвал служанку и велел ей убрать грязную солому, вымыть всю кровать и насухо протереть ее, после чего он застелил ее одеялом.

— Так будет лучше, даже если доски кровати покажутся вам жестковатым ложем, — сказал он, обращаясь к Габриэль.

Она повернулась к нему от окна, где стояла все это время, глядя на улицу.

— Темнеет, — сказала Габриэль с отсутствующим видом.

— Я пытался раздобыть для вас горячей воды и устроить ванну, но во всей округе так и не сумел найти хоть что-нибудь похожее на нее. Служанка сейчас принесет кувшин горячей воды и таз, к сожалению, это все, что я смог достать, как ни старался.

Выйдя из задумчивости, Габриэль шагнула к Гастону и с улыбкой поблагодарила его за заботу.

— Ты так добр ко мне. Прости меня за все огорчения, которые я причинила тебе. Я признательна тебе за все, что ты сделал для меня в дороге, — внезапно ее голос дрогнул. — Почему Николя все еще не возвращается? Разве егерям не пора вернуться назад?

— Я пойду к воротам и разузнаю у часовых, в чем дело.

— Прошу тебя, возвращайся ко мне побыстрее, я буду с нетерпением ждать известий, — в ее тоне слышалась невысказанная мольба, чтобы он привел с собой Николя, если это, конечно, возможно.

— Я вернусь сразу же, как только наведу справки.

Выйдя на улицу, Гастон зашагал в сторону городских ворот. Площадь перед воротами была запружена людьми, в основном женщинами — солдатскими женами, прибывшими вместе с армией, а также испанками, вышедшими замуж за французов или вступившими с ними в связь. Они тоже ждали известий о своих мужьях, сражавшихся сейчас на подступах к городу. Артиллерийский огонь все еще не утихал, что служило поводом для беспокойства. Гастон думал, что к этому часу залпы пушек должны были уже смолкнуть.

— Никаких новостей с передовой не поступало, — ответили Гастону, и это ничуть не удивило его. Он зашел в магазин и купил там мужские брюки, которые, по его мнению, должны были подойти Габриэль. Надев его собственное просторное пальто и натянув на лоб шляпу, она могла вполне сойти за мальчика. Заметив на полке магазина рулон тонкого белого полотна, Гастон решил купить кусок такой ткани для Габриэль.

— Отрежьте мне кусок этой белой ткани так, чтобы хватило на нижнюю юбку и еще немного осталось, — обратился он к продавцу, бегло говорившему по-французски с сильным испанским акцентом. Как только ткань была завернута в плотную бумагу, с улицы раздался громкий крик, и Гастон поспешно бросил на прилавок пару монет не торгуясь, схватил сверток и торопливо зашагал к воротам, засовывая по дороге покупку в один из карманов своей большой удобной куртки.

Солдаты разгоняли толпу, поспешно расчищая проезжую часть улицы.

— Посторонись! Войска идут! Прочь с дороги! Все защитники возвращаются в крепость!

Гастон прижался к входной двери одного из близлежащих домов и выглянул из своего укрытия на дорогу, ведущую от ворот, по которой двигались сейчас сплошным потоком пешие, конные, орудия на лафетах и фуры с ранеными. Все полки были перепутаны, и потому в толпе солдат мелькали разноцветные плюмажи, мундиры разных расцветок, в которые были одеты представители различных родов войск, сбившиеся сейчас вместе и отступавшие в одной общей колонне. Гастон увидел группу конных егерей, некоторые из них были ранены, но держались в седле. Дево среди них не было. И хотя Гастон подождал еще какое-то время, внимательно разглядывая каждого кавалериста, ему так и не удалось увидеть еще хотя бы одного конного егеря. Он решил разузнать, что случилось с эскадроном. Некоторые из проходивших мимо солдат ответили на его вопросы, и он понял, что в ходе боя британцев окружили, но те прорвали кольцо и перешли к решительным действиям. Отрывочные сведения, полученные им из уст усталых солдат, складывались в неутешительную картину. Надеясь, что один из егерей, увиденных им сегодня, был все же Николя Дево, Гастон отправился дальше, чтобы разузнать подробности происшедшего.

Для Габриэль часы ожидания тянулись бесконечно медленно. Заслышав шаги на лестнице, она тут же выглядывала в коридор и каждый раз испытывала разочарование. Наконец, она услышала тяжелую поступь Гастона и бросилась к двери.

— Николя вернулся? — воскликнула она, не в силах больше пребывать в состоянии неизвестности.

Гастон молча взглянул на нее. Она выглядела прекрасной и посвежевшей после купания, в ее пушистые, только что вымытые волосы была вплетена розовая лента, которую она хранила, наверное, для этого случая, поскольку Гастон раньше никогда не видел ее. Габриэль берегла эту ленточку для того, чтобы встретить в ней своего любимого, и теперь он, Гастон, должен был разрушить ее надежды. У него не было выхода, он не знал, как смягчить удар, который должен был нанести ей. Откашлявшись, Гастон ответил на