маркитант — тот, который потерял свой товар, — черной завистью заведовал другому.
На шестые сутки отряд спустился в предгорья, здесь было теплее, и хотя холод сковал землю, снега не было видно. Продвигаться вперед стало легче, повозки весело катились, временами подпрыгивая на каменистой неровной дороге. Путешественники не ожидали, что в северной и центральной Испании будет свирепствовать такой лютый холод, причем ослабления мороза не предвиделось.
У женщин — за исключением жены, отправившейся. на поиски своего сбежавшего мужа — давно уже вышли продукты питания, и они вынуждены были за деньги покупать у солдат пищу. Одна из них попалась на воровстве провианта из обоза, а это грозило сокращением солдатского пайка. Командир отряда решил сурово наказать провинившуюся, он запретил ей в дальнейшем сопровождать обоз. Несмотря на истерический плач и мольбы несчастной, ее оставили вместе с пожитками в маленькой деревушке среди угрюмых неприветливых местных крестьян. Одному из солдат было приказано стрелять в землю, возле ее ног, если она вздумает бежать за отрядом. Но среди ночи, когда все, кроме часовых, спали, женщина вновь появилась в расположении отряда. Она подверглась нападению местных жителей, которые изнасиловали и ограбили ее, оставив в одном нижнем белье, босые ноги несчастной кровоточили. Габриэль, разбуженная священником, помогла ему успокоить и согреть бедняжку, закутав ее в толстое шерстяное одеяло. Гастон растер ей руки и ноги. Когда уже казалось, что жизнь ее вне опасности, она внезапно лишилась чувств и, не приходя в сознание, умерла — по-видимому, у нее не выдержало сердце. Священник совершил над покойной необходимые обряды.
Утром ее не стали хоронить в земле, так как почва сильно промерзла, а командир не хотел терять времени, опасаясь нападения испанских партизан. Тело несчастной завалили камнями и небольшими валунами, а сверху поставили крест из веток, священник прочитал молитвы, и отряд, сопровождавший обоз, вновь тронулся в путь. Гастон, видя, как Габриэль удручена всем происшедшим, постарался объяснить ей законы военного времени.
— Кража провианта считается самым страшным преступлением на войне, ведь от полученного продовольственного пайка зависит жизнь и здоровье каждого солдата.
— Но ведь наши войска берут у местных крестьян все, что захотят, — возразила Габриэль.
— Конечно, мы вынуждены добывать фураж, но это вовсе не подрывает боевой дух и репутацию наших вооруженных сил.
— Какое лицемерие! Эту несчастную женщину ни в коем случае нельзя было оставлять на дороге.
— Может быть, вы и правы. Но ее участь послужит наглядным уроком для других. Запасы продовольствия быстро тают. Теперь же каждый в нашем отряде знает, что с ним произойдет, если он хотя бы дотронется до провианта. Кстати, если кражу совершит солдат, его скорее всего расстреляют. Я видел подобные расстрелы своими глазами. В лучшем случае — если ему повезет — его могут выпороть до полусмерти.
Габриэль содрогнулась от ужаса и снова взглянула на дорогу. В этой разоренной войной стране повсюду царил голод. Габриэль негодовала в душе, когда их обоз останавливался у какой-нибудь жалкой деревушки или одиноко стоящей убогой крестьянской усадьбы и вооруженные мушкетами солдаты начинали рыскать повсюду в поисках фуража и съестных припасов. Но поскольку все эти дома стояли по обочинам дороги, по которой французские войска вошли в Испанию, то у их обитателей давно уже ничего не было в закромах. Время от времени какой-нибудь ушлый солдат находил тайник с небольшим запасом еды или гуся с завязанным клювом — мерой предосторожности, принятой хозяевами, чтобы птица голосом не выдала себя. Подобные находки всегда сопровождались громким плачем и причитанием местных жительниц, облепленных детьми, держащимися за их подолы; они с отчаяньем наблюдали за тем, как их скудные запасы пищи солдаты грузят на свои подводы, обрекая их на голодную смерть. Сердце Габриэль разрывалось на части, когда она видела подобные сцены. Она радовалась тому, что они с Гастоном не участвуют в вечерних трапезах у лагерного костра, когда солдаты делят украденную у крестьян пищу.
Однажды после очередного налета на испанскую деревушку отряд подвергся нападению партизан. Это произошло на узкой лесной дороге, совершенно неожиданно обоз был обстрелян из мушкетов сидящими на деревьях стрелками. Габриэль, не растерявшись, сразу же начала действовать так, как учил ее Гастон. Она спешилась и побежала, схватив свою лошадь под уздцы, вперед по дороге, к последней телеге обоза, чтобы укрыться за ней от огня. Сам Гастон действовал очень быстро, как опытный бывалый солдат, будто никогда и не покидавший армию. Вместе с солдатами арьергарда он начал отстреливаться от нападавших. Женщины последовали примеру Габриэль и кинулись под телеги, одна из них, обезумев от страха, завизжала, но жена сбежавшего в солдаты мужа заставила ее замолчать, залепив ей увесистую оплеуху.
Атака скоро была отбита, и французские солдаты бросились в погоню за убегающим противником, однако командир отдал приказ прекратить преследование, так как опасался ловушки. Отряд понес большие потери: пять солдат убитыми и одиннадцать ранеными. Кроме того, погиб маркитант, потерявший недавно на горном перевале весь свой товар, — пуля попала ему прямо в голову. Погибших вновь не стали предавать земле, оставив за собой на обочине дороги шесть каменных груд, на вершинах которых были укреплены кресты из веток. Стонущих от боли раненых перевязали и уложили рядком на одну из повозок, поручив их заботам жены сбежавшего в солдаты мужа. Несмотря на теплые одеяла, которыми были укрыты раненые, лютый холод сделал свое дело, и в течение следующих нескольких дней отряд оставил за собой еще три каменных могилы.
Временами Габриэль казалось, что она уже целую вечность трясется вот так в седле, слушая беспрестанный скрип колес и грохот тяжелых сапог военного отряда на марше. Однажды они прошли мимо поля, служившего недавно местом ожесточенного сражения и представлявшего собой ужасное зрелище. Повсюду валялись непогребенные трупы, также оторванные снарядами руки и ноги, изуродованные тела павших воинов. На замерзшей черной земле отчетливо выделялась синяя французская форма и форма испанского пехотного полка, сшитая из белой некрашенной шерсти. При взгляде на этот неубранный урожай смерти сердце холодело в груди.
Каждый раз, когда взору путешественников открывалось что-нибудь подобное, Гастон старался отвлечь Габриэль, развеселить ее, и хотя его попытки отличались порой излишней грубоватостью, Габриэль не обижалась на него, зная, что Гастон делает это от чистого сердца, стремясь помочь ей пережить трудные моменты. Закаленный в боях и походах, Гастон ко всему относился спокойно, его волновали только жизнь и здоровье Габриэль. Каждое движение его сильного мускулистого тела дышало мужеством и уверенностью. Временами Габриэль даже охватывал страх перед ним. Ей казалось, что он запросто может воспользоваться ее слабостью и беззащитностью; тоска по Николя, влечение к нему делали ее в глазах Гастона уязвимой и легкодоступной. Поэтому Габриэль следила за каждым своим взглядом, жестом, словом, боясь дать ему хоть малейший повод, поскольку знала, что любая оплошность с ее стороны может привести к непредсказуемым последствиям.
Конечно, она была уверена, что он никогда в жизни не совершит насилие над ней. Но жизнь была порой так непредсказуема, а человеческие взаимоотношения так запутаны… Некрасивая внешность Гастона не отталкивала ее, напротив, он нравился Габриэль таким, каким был, она видела в нем своего друга и опору, давно уже не воспринимая его как слугу. Габриэль радовал тот факт, что он пользуется услугами следовавших за обозом проституток с той же регулярностью, как и остальные солдаты, думая, что она не понимает причины того, почему он каждый вечер после ужина уходит на прогулку. Когда ночью на своей жесткой постели, устроенной на земле в нескольких шагах от нее, Гастон ворочался с боку на бок и тяжело вздыхал, Габриэль прекрасно знала, что именно мучало его. Поэтому она и боялась, что, оставшись наедине друг с другом, оба они вынуждены будут жить в постоянном изматывающем силы напряжении, хотя причины такого напряжения для каждого из них будут свои. Габриэль успокаивало только то, что переход от Саламанки, где они расстанутся с обозом, до Сьюдад Родриго — цели их путешествия — должен быть непродолжительным.
Вопреки ее надеждам ей не удалось добраться до Сьюдад Родриго к Рождеству. Отряд достиг предместий Саламанки в первую неделю нового 1812 года. Обоз, сопровождаемый вооруженным отрядом, проследовал к крепости, расположенной в центре города, а Гастон снял две комнаты на постоялом дворе, где они с Габриэль должны были переночевать.
Утром они вновь отправились в дорогу, оставив одну из вьючных лошадей на постоялом дворе вместе с запасами зерна и сена в уплату за продукты питания.
