этим, его терпение истощилось! Эмиль решительно хлопнул себя по коленям, как бы показывая жене, что с него хватит.

— Думаю, что за твоим нежеланием ехать в деревню кроется все та же причина — Дом Рошей! Я прав? Ты не хочешь бросать любимое дело? Позволь заметить, что ежедневные поездки в тряской карете по булыжной мостовой на фабрику и обратно нанесут тебе намного больше вреда, чем медленное путешествие в удобном экипаже по накатанной проселочной дороге из Лиона туда, где тебе следует быть, — в мою усадьбу.

Габриэль давно уже заметила, что Эмиль, когда был не в духе, становился еще более чопорным, немногословным и холодным, чем обычно. В такие минуты его безупречный приталенный сюртук, казалось, сидит на нем как влитой, подчеркивая широкий размах его плеч. Габриэль очень хотелось, чтобы муж проявил хоть каплю нежности, его неумолимость утомляла ее больше, чем вся работа в течение напряженного трудового дня.

— Я с удовольствием ездила бы каждый день на ткацкую фабрику, но отныне я вынуждена отказаться от поездок туда. Здесь в здании особняка расположена главная контора Дома Рошей, и теперь я буду работать здесь, принимая наиболее солидных клиентов в большой гостиной.

— Значит, для тебя, как и прежде, дела стоят на первом месте! Ты не считаешься со мной, с моими интересами. Но если ты думаешь, что я позволю тебе пренебрегать интересами нашего ребенка, ты жестоко ошибаешься. После родов ты можешь остаться в Лионе, если пожелаешь. Но ребенок будет со мной! Я не отдам его тебе.

— Интересы ребенка для меня будут превыше всего на протяжении всей жизни! — твердо заявила Габриэль, вскинув голову. — Я уже отдала соответствующие распоряжения. Думаю, ты хорошо помнишь мадам Хуанвиль. Она была твоим клиентом в течение многих лет. Я сама вела с ней дела во время твоей болезни, вскоре после нашей женитьбы.

— Да, я знаю, о ком ты говоришь. Ну и что произошло с этой дамой? Она обанкротилась? Я слышал, что у нее одно время дела шли из рук вон плохо.

— Я тоже думала, что она разорилась. Именно поэтому я и навестила ее не так давно. В том, что случилось, нет ее вины. Один из шелкопромыш-ленников, ее конкурент, выкупил за ее спиной помещение и станки, которые она арендовала, и она в одночасье лишилась всего. Я предложила ей место управляющей моей ткацкой фабрикой и обещала предоставить рабочие места тем ткачихам, которые до конца остались с ней. К сожалению, некоторые работницы покинули свою бывшую хозяйку, по существу предав ее, и ушли к новому владельцу.

— И она приняла твое предложение?

— К счастью, да. Она уже приступила к исполнению своих обязанностей и нашла себе квартирку рядом с фабрикой, на той же улице. Я очень довольна ею. Она уже освободила меня от ряда забот, и вскоре на ее плечи ляжет еще больший груз ответственности за производство. Я хочу, чтобы наш ребенок вырос в любви, чтобы у него были и отец и мать, и поэтому как только я немного оправлюсь от родов, я сразу же приеду к тебе в деревню. Там я собираюсь открыть филиал своей городской конторы. Когда я перестану кормить ребенка грудью, надеюсь, мне потребуется ездить в Лион не чаще двух раз в неделю. В случае каких-либо серьезных неполадок, чрезвычайных происшествий или ненастной погоды я смогу ночевать здесь, на улице Клемон. Со временем я могла бы даже постепенно перевести все ткацкое производство из города в сельскую местность, открыв фабрику неподалеку от шелководческой фермы. Думаю, это устроило бы всю нашу семью. Однако, как бы ни сложились обстоятельства, я обещаю тебе, что мы втроем — ты, я и наш ребенок — никогда не расстанемся и будем жить одной дружной семьей.

Эмиля успокоили слова жены, он знал, что ее решение явилось плодом долгих трудных размышлений. Кроме того, он понимал, что Габриэль получит лучший уход здесь, в Лионе, от опытного доктора. В деревне же не было никого, чтобы оказать ей помощь, кроме пожилого доброго лекаря, жившего поблизости от дома Вальмонов, на которого нельзя было возлагать больших надежд. Сменив тон, Эмиль снова заговорил о тех трудностях, которые ждали их семью в недалеком будущем.

— Для меня будет очень непросто постоянно наведываться в Лион. Ты ведь знаешь, что я очень занят в летний сезон, начиная с мая месяца, когда рабочие приступают к сбору листьев шелковицы и выводятся шелкопряды.

— Я знаю. В этот период я буду постоянно писать тебе и держать тебя и курсе всех событий. Кстати, как ты думаешь, какой урожай листьев шелковицы ждет нас в этом году?

— Не знаю, как в других. местах, а у меня все деревья в отличном состоянии, и я полон надежд на нынешний превосходный урожай.

Габриэль пришла в изумление. Ее поразило то, что Эмиль не был в курсе происходящих событий, волновавших всех шелкопромышленников. В это время года все производители шелка-сырца сбывали низкокачественное сырье, — придерживаемое обычно в надежде на плохой урожай листьев шелковицы, суливший высокие цены на шелк-сырец, — поскольку прогноз на нынешний год был довольно благоприятный. Эмиль всегда старался быть одним из первых и не упускал возможности избавиться от залежей своего товара.

— Разве не желание сбыть излишки шелка-сырца явилось причиной твоей внезапной поездки в Париж? Я думала, ты ездил туда именно с этой целью.

— В то время, когда я был в Париже, прогноз на будущий урожай был еще не ясен. Я отправлюсь в столицу для сбыта прошлогодних остатков сырья в начале следующей недели — в понедельник утром.

— Ты снова отправляешься в путь? Ты ведь так не любишь поездки! Странно, что ты не сумел сориентироваться сразу же, ведь шелкопромышленники Парижа наверняка уже знали виды на будущий урожай. Неужели ты не навел справки?

— Я был занят совсем другими делами.

— Какими именно?

Если бы женой Эмиля была не Габриэль, а совсем другая женщина, он просто запретил бы ей вмешиваться не в свои дела. Но с Габриэль такой номер не прошел бы. По правде говоря, она сама явилась причиной его поездки в Париж, хотя Эмиль ни за что на свете не хотел бы, чтобы жена об этом догадалась. Поэтому он постарался ответить как можно более уклончиво, хотя в его словах была доля правды.

— Я ездил в Париж для того, чтобы повидаться с дядей Жозефом. Нам надо было поговорить и уладить кое-какие семейные дела.

— Как поживает твой дядюшка? — Габриэль знала, что Эмиль возлагал большие надежды на него. Поэтому неудивительно, что ее муж вдруг сорвался с места и срочно выехал в Париж. Дядя Жозеф Вальмон, отставной полковник, а ныне член правительства, был бездетным вдовцом, а Эмиль являлся его любимым племянником и потенциальным наследником.

— Дела у него идут превосходно. Я провел с ним несколько приятных дней. Он просил кланяться тебе.

— Спасибо, — промолвила Габриэль, все еще пребывая в некотором недоумении. Ей казалось невероятным то, что Эмиль, не любивший попусту терять время, обладавший деловой хваткой, не воспользовался своим неожиданным приездом в Париж на несколько дней и не навел справки через свои широкие знакомства о видах на урожай листьев шелковицы, от которого так много зависело. Как бы ни был гостеприимен его дядя, здравый смысл и интересы дела не могли не заставить ее мужа связаться с кругами парижских шелкопромышленников. Сбить Эмиля с толку, заставить забыть его обо всем на свете могли только какие-нибудь чрезвычайные обстоятельства, сильная душевная смута.

Но как бы то ни было, если не считать некоторой неестественности в его поведении, замеченной Габриэль в тот момент, когда она вошла в комнату, — что, впрочем, она и раньше замечала за ним, — в его манере говорить и держать себя ничто, казалось, не свидетельствовало о каком-либо неизвестном ей ударе, нанесенном ему судьбой. Или…? Но Габриэль тут же отогнала от себя мелькнувшую у нее мысль. Муж не мог знать о ее отношениях с Николя. И Габриэль была рада этому, поскольку Эмилю было бы невыносимо больно, узнай он о ее чувствах к другому мужчине. Габриэль быстрым движением провела ладонью по лбу, как будто стирая в памяти воспоминания, связанные с Николя, но его образ постоянно жил в ее сердце, и все усилия Габриэль забыть его были тщетны.

— Если бы я знала, что ты уже приехал, я бы постаралась пораньше придти сегодня домой. Меня задержали срочные дела: я просматривала образцы тканей для ярмарки в Лейпциге, которая состоится на