другой части зала, улыбнулась про себя, довольная теплым приемом, оказанным этому выдающемуся человеку.

К вечеру этого длинного, наполненного событиями дня Анри страшно устал. У него болела правая рука, которой он заносил в книгу многочисленные заказы — одни из них сулили большую выгоду, другие были менее важными, но поток их не иссякал ни на минуту. Анри коснулся головой подушки и сразу же начал проваливаться в сон, однако тут его вывел из забытья голос Ивон, прозвучавший где-то совсем рядом, над ним. Жена любила спать на высоко взбитых больших подушках, отороченных кружевами и рюшами, в то время как сам Анри предпочитал лежать на голом матрасе вообще без подушки, повернувшись к ней спиной.

— Анри, я заметила сегодня нечто очень странное, — промолвила Ивон.

— Но только не рассказывай мне об этом сейчас, давай подождем до утра, — пробормотал он сквозь сон. Ивон любила поболтать о событиях минувшего дня перед сном, лежа в постели.

— Но у меня все это никак не выходит из головы.

Анри проклял про себя все на свете, с его стороны было непростительной ошибкой отвечать ей, он ведь мог притвориться спящим и не реагировать на ее слова. Но он все же — впрочем, без особой надежды на успех — попытался образумить ее.

— Постарайся уснуть. Уже очень поздно.

На некоторое время после его слов воцарилась тишина. Облегченно вдохнув, Анри вновь начал погружаться в отрадное забытие. Но голос жены вмиг отрезвил его и лишил всякого сна.

— Похоже, Габриэль и месье Дево испытывают друг к другу более чем дружеские чувства.

Анри замер и уставился широко раскрытыми глазами в темноту.

— С чего ты это взяла?

Ивон поняла, что ее слова заинтересовали мужа.

— Я видела их вместе перед открытием выставки. Они были так увлечены разговором друг с другом, что не замечали ничего вокруг.

Позже, вспоминая минувшие события, Анри казалось, что именно в этот момент он возненавидел сестру. Первым толчком на этом пути было завещание отца, затем его отношения к Габриэль становились все более неприязненными. Анри давно уже уверил себя в том, что именно сестра виновата во всем, произошедшим между ним и Николя Дево в день ее свадьбы. Если бы не ее глупый каприз, заключавшийся в желании проехать по улицам квартала ткачей, изменив маршрут следования свадебных карет, им не пришлось бы затем гнать лошадей, и они не столкнулись бы с катафалком. Затем она унизила его мужское достоинство тем, что заступилась за него, когда этого вовсе не требовалось — и если бы не мертвая хватка Дево, чуть не задушившего его, он спокойно выбросил бы этого наглеца из кареты. Но что он мог предпринять после того, как Дево бросил его, полузадушенного, беспомощного, обессилевшего? Да, несомненно, во всем виновата она одна, Габриэль. И вдруг такой неожиданный поворот событий!

У него не было причин сомневаться в словах Ивон. Он знал, что жена обладает завидными способностями подмечать подобные детали. Ее постоянное общение со светскими дамами, смаковавшими слухи о том, кто с кем сошелся и кто от кого забеременел, сделало Ивон необыкновенно проницательной в таких вопросах. Сам Анри черпал подчас неоценимо важные сведения из болтовни, которой бездумно предавалась жена после того, как она задувала свечи в супружеской спальне. Временами ему даже становилось не по себе, потому что он отчетливо чувствовал, что Ивон была хорошо информирована о всех его крупных проигрышах, и уж совершенно никакого сомнения не возникало у него по поводу того, что жена прекрасно знала обо всех его любовных похождениях. Анри считал главной добродетелью Ивон то, что она никогда не заговаривала с ним открыто на эти темы — это обстоятельство и делало их брак прочным. У Каждого из них была своя тайная жизнь, и они не упрекали друг друга в этом.

— Что еще ты заметила? — резко спросил Анри, приподнявшись на локтях.

— Даже не знаю, как тебе об этом сказать… Ничего особенного, кроме странной реакции Эмиля…

— И что это была за реакция?

— Ну хорошо, слушай. Я увидела, что он смотрит в одну точку — уставившись на кого-то или что-то с таким ожесточенным, суровым выражением лица, что я не осмелилась подойти к нему и заговорить. Проследив за его взглядом, я заметила, что он смотрит на твою сестру и Дево, мирно беседующих неподалеку. Но у Эмиля был такой отчаянный вид, как будто он замыслил убийство.

— Что было дальше?

— В том-то и дело, что ничего. И это самое странное. Я думала, что Эмиль подойдет к ним. В конце концов, он не имеет отношения к вражде двух семейств. Вместо этого он дождался, пока они расстанутся, повернулся и пошел прочь.

— Ну и?

— Это все, что произошло на моих глазах, — задумчиво промолвила Ивон. — Я уверена, что он ревнует Габриэль к Дево. Зная Эмиля так хорошо, как мы его знаем, можно сделать вывод, что он этого так не оставит. Внешне он выглядит всегда таким спокойным и уравновешенным, но, как говорится, в тихом омуте черти водятся.

Анри перевернулся на спину и уставился немигающим взглядом в белеющий в темноте потолок. Он обдумывал только что услышанное. Габриэль всегда была своевольной, всегда старалась идти своей дорогой в жизни. И то, что она на людях вела дружескую беседу с Николя Дево, было оскорбительно для чести их семьи, если же ее отношения с этим человеком зашли так далеко, как на то намекает Ивон, с этим просто нельзя было мириться, надо немедленно предпринять решительные меры, чтобы остановить Габриэль!

Ивон тем временем продолжала болтать, не умолкая, но Анри ее больше не слушал, так как она начала вспоминать тех знакомых, с которыми встретилась на выставке, что мало интересовало мужа. Анри не требовалось предупреждать жену не рассказывать никому о том, что она заметила сегодня. Когда дело касалось семьи Рошей, Ивон умела держать язык за зубами.

Анри продолжал размышлять. Возможно, Эмиль ревновал Габриэль к любому мужчине, к которому она проявляла интерес. Но если учесть, что Дево недавно спас его жену от рук погромщиков, было бы естественным предположить, что Эмиль подойдет к Николя и поблагодарит его, а не удалится, не сказав ни слова. Нет, не было никаких сомнений в том, что Ивон попала прямо в цель. Анри хорошо запомнит то, что сказала ему сегодня жена, это может пригодиться на будущее. Все, что можно было использовать в борьбе против сестры, имело в его глазах неоспоримую ценность. Повернувшись на бок, Анри почти мгновенно заснул. Когда он всхрапнул, Ивон оборвала себя на полуслове и тяжело вздохнула.

Ровно в одиннадцать часов Габриэль вышла на крыльцо своей фабрики, чтобы встретить Жозефа Жаккарда, прибывшего с визитом к ней. После его посещения она намеревалась вернуться на выставку, где начался второй день работы. А пока она собиралась показать гостю те ткани своей фирмы, которые находились в стадии производства.

— Мне показалось, что вчера у вас был очень удачный день, — обратился Жаккард к Габриэль после того, как они обменялись приветствиями. — Повсюду только и говорят о шелке Рошей.

— Вы правы, мы получили намного больше заказов, чем рассчитывали, — радостно сообщила ему Габриэль. — Но если бы не та скорость, с которой работают ваши механические станки, я не успела бы приготовить все образцы для выставки.

— Благодарю за комплимент. Прошу вас, не останавливайте станки во время моего посещения, работайте в обычном ритме.

— Именно такое распоряжение я и дала своим ткачам. Я была уверена, что вы захотите увидеть фабрику в действии.

Переступив порог цеха, Жозеф Жаккард остановился. Это был один из самых волнующих моментов в его жизни. Ничто не могло сравниться для него с милым сердцу шумом работающих не где-нибудь, а именно в Лионе новых механических станков. Он с благодарностью вспомнил всех тех людей, которые поддерживали его и его изобретение, — начиная самим Наполеоном и кончая этой милой молодой женщиной, стоящей рядом с ним.

Затем Жаккард двинулся по цеху, приветствуемый ткачами, которые кланялись изобретателю, когда тот проходил мимо, или останавливали свои челноки, когда он хотел перекинуться с ними парой слов. После