«Хотел бы я понять его, – подумал Торанага, – то такой смелый, то такой слабый. То очень нужный, то такой бесполезный. В какой-то момент убийца, в какой-то. – трус. То послушный, то очень опасный. Он и мужчина, и женщина. Янь и Инь. Он противоречив и непредсказуем».

Торанага внимательно наблюдал за ним во время бегства из замка, потом во время засады и после нее. От Марико, капитана и других он слышал, что произошло во время схватки на борту. Он был свидетелем удивительных вспышек гнева несколько минут назад, и потом, когда Бунтаро ускакал, он слышал крики и видел вполглаза отвращение на его лице, а затем, когда все смеялись, только злость.

А почему не смех, когда враг поражен? Почему не смех, когда нужно выплеснуть горе, когда карма вмешивается в красивую смерть настоящего самурая, когда карма приводит к бесполезной смерти красивую девушку? Разве не только через смех мы становимся наравне с богами и таким образом можем вынести жизнь и преодолеть весь ее ужас, потери и страдания на этой земле? Как сегодня ночью, наблюдая за всеми этими смелыми людьми, встретившими свою судьбу здесь, на этом берегу, этой мягкой ночью, через карму, распорядившуюся тысячами жизней или только одной.

Разве не только через смех мы остаемся людьми?

Почему кормчий не поймет, что он тоже направляется кармой, как и я, как мы все, как даже этот Иисус Христос. Если все, что про него говорится, – правда, это только его карма заставила его умереть на кресте, как обычного преступника, в бесчестье, вместе с другими преступниками, на горе, как об этом рассказывал чужеземный священник.

Все карма.

Как дико прибивать человека к куску дерева и ждать, пока он умрет. Они хуже, чем китайцы, которые наслаждаются пытками.

– Спроси его, Ябу-сан! – сказал Торанага.

– Господин?

– Спроси его, что делать. Кормчего… Разве это не морское сражение? Разве ты не говорил мне, что кормчий – гений на море? Хорошо, давай проверим, прав ли ты. Пусть он докажет это.

Рот Ябу был сжат в плотную жесткую линию. Торанага мог чувствовать его страх, и это забавляло его.

– Марико-сан, – пролаял Ябу, – спросите кормчего, как выбраться – как пробиться через эти корабли?

Марико послушно отошла от планшира, девушка все еще поддерживала ее.

– Нет, со мной все нормально, Фудзико-сан, – сказала она, – спасибо.

Фудзико отпустила ее и неодобрительно смотрела на Блэксорна.

Ответ Блэксорна был коротким.

– Он говорит – пушками, Ябу-сан, – сказала Марико.

– Скажите ему, что он должен придумать что-нибудь получше, если он хочет сохранить голову!

– Мы должны быть терпеливыми с ним, Ябу-сан, – прервал его Торанага, – Марико-сан, скажите ему вежливо: «К сожалению, у нас нет пушек. Нет ли другого способа выбраться? По земле невозможно». Точно переведите, что он ответит. Точно.

Марико так и сделала.

– Извините, господин, но он говорит «нет». Только это:

«Нет». Невежливо.

Торанага сдвинул пояс и поскреб болячку под доспехами.

– Ну тогда, – сказал ин добродушно, – раз Анджин-сан – говорит, пушки, а он знает, что говорит, тогда пушки есть. Капитан, давай туда! – Его жесткий мозолистый палец со злобой нацелился на португальский фрегат. – Приготовь людей, Ябу-сан. Если эти южные чужеземцы не одолжат мне пушку, тогда ты заставишь их. Правильно?

– С большим удовольствием, – послушно сказал Ябу.

– Ты был прав, он гений.

– Но выход нашли вы, Торанага-сан.

– Легко найти решение, давая ответы, не так ли? А что решить с Осакским замком, союзник?

– Это не одно и то же. В этом Тайко был очень силен.

– Да. А что за решение было изменить им?

– Конечно, позорная смерть. Но я не понимаю, почему вы спрашиваете меня об этом.

– Просто пришла такая мысль – союзник, – Торанага взглянул на Блэксорна. – Да, он умен. Мне очень нужны умные люди. Марико-сан, эти чужеземцы отдадут мне свои пушки?

– Конечно. Почему бы им не отдать? Она не привыкла, чтобы ее не слушались. Сейчас она все еще беспокоилась о Бунтаро. Было бы намного лучше позволить ему умереть там. Зачем рисковать его честью? Она ломала голову, почему в самый последний момент Торанага приказал Бунтаро уходить по суше. Торанага мог так же легко приказать ему плыть к кораблю. Это было бы намного безопасней, и для этого было достаточно много времени. Он мог даже приказать это, когда Бунтаро только пробился к пристани. Зачем ждать? В глубине ее души что-то самое секретное подсказало ей, что ее господин имел веские причины ждать и потом отдать такой приказ.

– А если не отдадут? Вы готовы убивать христиан, Марико-сан? – спросил Торанага. – Разве это не самое невозможное по их законам: не убий?

– Да, это так. Но для вас, господин, мы с радостью пойдем в ад, мой муж, мой сын и я.

– Да, вы настоящий самурай, и я не забуду, что вы подняли меч, чтобы защитить меня.

– Пожалуйста, не благодарите меня. Если я в самой незначительной мере помогла, то это была моя обязанность. Если кого-то и нужно вспомнить, так это моего мужа или моего сына. Они для меня очень много значат.

– В настоящий момент вы для меня более ценны. Вы можете даже быть еще более ценной.

– Скажите как, господин. И все будет сделано.

– Отбросьте этого иностранного Бога.

– Господин? – Ее лицо окаменело.

– Отбросьте своего Бога. У вас слишком много обязанностей.

– Вы имеете в виду стать отступницей, господин? Отказаться от христианства?

– Да, если вы не сможете отправить этого Бога туда, где ему надлежит быть, – на задворках вашей души, не на главное его место.

– Пожалуйста, извините меня, господин, – сказала она, колеблясь, – но моя религия никогда не вставала в противоречие с моей верностью вам. Я всегда считала религию моим личным делом, все время. Чем я провинилась перед вами?

– Пока еще нет. Но можете.

– Скажите мне, что я должна делать, чтобы угодить вам.

– Христиане могут стать моими врагами, не так ли?

– Ваши враги – мои враги, господин.

– Священники сейчас противостоят мне. Они могут приказать всем христианам воевать со мной.

– Они не могут, господин. Они мирные люди.

– А если они продолжают противостоять мне? Если христиане воюют со мной?

– Вы никогда не должны сомневаться в моей верности. Никогда.

– Это Анджин-сан может говорить правду, а у ваших священников лживые языки.

– Есть хорошие священники и плохие священники, господин. Но вы мой сюзерен.

– Очень хорошо, Марико-сан, – сказал Торанага. – Я учту это. Вам приказано подружиться с этим чужеземцем, научиться всему, что он знает, сообщать обо всем, что он говорит, научиться думать как он, не «исповедоваться» в том, что вы делаете, с подозрением относиться ко всем священникам, сообщать обо всем, что спрашивают священники или что они говорят. Ваш Бог должен приспосабливаться быть где-то еще – между всем – или не быть вовсе.

Марико отбросила прядь волос от глаз.

– Я могу делать все это, господин, и все-таки оставаться христианкой. Я клянусь вам в этом.

– Хорошо. Поклянись в этом вашим христианским Богом.

– Перед Богом клянусь вам в этом.