– Как белый вереск.

Диана вскинула голову, не уверенная, что она правильно расслышала.

– Что? Что ты сказала?

– Ничего, миледи, – прошептала Сибель. – Резко встав со стула, Диана направилась к кровати:

– Уже поздно, дорогая. Надо отдыхать.

Но, несмотря на усталость, Диана безуспешно пыталась уснуть. Она долго ворочалась с боку на бок, не в силах найти удобную позу.

«Боже! – думала она. – Что с ней случилось? Почему она не может избавиться от воспоминаний о человеке, похитившем ее: о его прикосновении, образе?

Она была в его объятиях, принимала его поцелуи и его нежность. Неужели она сможет найти замену ему? Ведь оригинал для нее навсегда утерян».

В Рат-на-Иоларе Торн стоял у постели брата вне себя от волнения. Он протянул руку, чтобы коснуться лба, но еще на расстоянии почувствовал, что мальчик в лихорадочном жару. Иан был без сознания. Гризель пыталась сделать все возможное.

Торн оторвал взгляд от Иана и взглянул на Гризель.

– Он будет жить? – задал он прямой вопрос.

– Если Богу будет угодно, – бесстрастно сказала она.

Не эти слова он хотел услышать. Одна мысль о том, что Иан может умереть, была невыносима.

Гризель собиралась что-то сказать, но замолчала, увидев, что дверь открылась. В комнату тихо вошел Энгус. Его взгляд устремился на Иана.

– Как он? – поинтересовался Энгус.

Торн повесил голову. Горе и ярость легли невыносимым бременем на его плечи.

– А как ты думаешь?

Подойдя ближе, Энгус коснулся его руки:

– Что ты собираешься делать?

– Отправить Мак-Ларена в ад, – мрачно заявил Торн.

Энгус кивнул:

– Нам нужна будет помощь.

– За этим дело не станет, – ответил он, – Кармайклы всегда откликнутся на наш призыв помочь в битве.

– Я немедленно пошлю им весть, – сказал Энгус и повернулся, чтобы уйти.

Чувствуя потребность в немедленных действиях, Торн все же стоял, не в силах отойти от кровати Иана. Он следил, как Гризель поправляет одеяла и озабоченно поглядывает на маленькую фигурку, распростертую на кровати.

Взглянув на брата, Торн разволновался не меньше ее. Иан, казалось, раскраснелся еще больше!

Выпрямившись, Гризель схватилась за поясницу.

– Тебе надо отдохнуть, – грубовато сказал Торн. – Пришли кого-нибудь из слуг, чтобы посидели с ним.

Она со вздохом опустилась на стул возле кровати и, взглянув на Иана, сказала тихо:

– Нет. Он мое дитя, – если не тела моего, то сердца. Никто не будет выхаживать его, кроме меня.

Торн сел у кровати и взял маленькую, горячую ручку брата в свою. Ни о чем, кроме мести, он не мог сейчас думать. В молчании шли минуты. И он не смог сдержать вырвавшийся у него отчаянный крик, эхом отозвавшийся в залах Рат-на-Иолара. Он остановился, тяжело дыша, словно пробежал несколько миль.

Если бы Иан был мужчиной, если бы его ранили в битве, Торн не ощущал бы теперь этого бесконечного чувства беспомощности и угрызений совести. Несмотря на суровую жизнь, горцы отнюдь не были варварами. Существовал кодекс чести – единый для всех и ненарушимый: мужчина не ударит другого в спину, давший слово обязан его держать, и мужчина никогда не должен воевать против детей.

– Этот сукин сын умрет! – пробормотал Торн, вспомнив о виновнике плачевного состояния мальчика. Он вновь взглянул на Гризель: – Я еду в Сиден, чтобы убить Мак-Ларена.

Гризель задумчиво подняла бровь.

– Ты не сможешь взять осадой Сиден, – сказала она. – Они могут выдерживать осаду годами.

– Никакой осады! – он почти кричал. – Я собираюсь напасть и убить всех Мак-Ларенов, прячущихся за этими каменными стенами!

Гризель внимательно посмотрела на него:

– Всех Мак-Ларенов?

– Да, – мрачно ответил Торн. – Они стали сущим наказанием для всех жителей Высокогорья.

– Ты пожалеешь, если сделаешь это, – наконец сказала Гризель.

Торн, опешив, посмотрел на нее Она, как всегда, прочла его мысли, подумал он. Так было всегда, с