– Эта его работа, – начал Кингшип, поставив стакан на стол. – Какие у него перспективы?

Похолодев на какое-то мгновение, Мэрион ответила:

– Он сейчас проходит обучение для руководящего состава. Через несколько месяцев он должен стать заведующим отдела. К чему все эти вопросы? – Она улыбнулась одними губами.

Кингшип снял очки. Тяжело посмотрел своими голубыми глазами на дочь, упрямо уставившуюся на него, – это было что-то вроде поединка взглядов.

– Ты привела его сюда на обед, Мэрион, – сказал он. – Ты никого не приводила на обед раньше. Разве это не даёт мне право задать тебе несколько вопросов?

– Он живёт в меблированных комнатах, – сказала Мэрион. – Когда он не обедает со мной, это значит, что он обедает один. Поэтому одним прекрасным вечером я привела его сюда.

– В те вечера, когда ты не приходишь есть сюда, вы обедаете вместе?

– Да, большей частью. Почему мы должны обедать поодиночке? Он учится в пяти кварталах от моего агентства. – Она сама удивлялась уклончивости своих ответов; ведь ни в чём предосудительном обвинить её было нельзя. – Мы обедаем вместе, потому что нам это нравится, – сказала она твёрдо. – Мы очень нравимся друг другу.

– Тогда я тем более имею право задать несколько вопросов, я так полагаю, – заметил Кингшип спокойно.

– Это человек, который мне нравится. Вовсе не тот, кто хочет устроиться на работу в «Кингшип Коппер».

– Мэрион…

Она выхватила сигарету из серебряной сигаретницы на столе и зажгла её серебряной настольной зажигалкой.

– Тебе он не нравится, так?

– Я этого не говорил.

– Потому что он беден, – процедила она.

– Это не совсем так, Мэрион, и ты знаешь это.

На мгновение над столом повисло молчание.

– О, да, – согласился Кингшип, – он в самом деле беден. В тот вечер он не поленился упомянуть это целых три раза. И тот анекдот, что он тут выдал, про женщину, для которой шила его мать.

– Что плохого в том, что его мать брала шитьё?

– Ничего, Мэрион, ничего. Дело лишь в том, что он вспомнил об этом как бы случайно, совершенно случайно. Знаешь, кого он мне напоминает? У нас в клубе есть один парень с больной ногой, немного хромает. Каждый раз, когда мы играем в гольф, он говорит: «Дуйте вперёд, ребята. Билл-Костыль вас догонит». И все еле тащатся, и чувствуешь себя мерзавцем, если побеждаешь его.

– Боюсь, я не заметила сходства, – сказала Мэрион. Она поднялась из-за стола и направилась в гостиную; оставшийся в столовой Кингшип озадаченно провёл рукою по остаткам жидких сивых волос на просвечивающем сквозь них скальпе.

В гостиной было большое окно, смотревшее на Ист-Ривер. Мэрион встала перед ним, одною рукой касаясь толстой ткани портьеры. Спустя немного времени за спиной у неё послышались шаги вошедшего в комнату отца.

– Мэрион, поверь мне. Единственное, чего я хочу, это видеть тебя счастливой, – начал он, не без труда подбирая слова. – Признаю, я не всегда так… беспокоился об этом, но разве я… не стал относиться к тебе по-другому с тех пор, как Дороти и Эллен…

– Я знаю, – согласилась она неохотно. Она перебирала пальцами складку портьеры. – Но мне практически двадцать пять – я взрослая женщина. Ты не должен обходиться со мной, как…

– Я просто хочу уберечь тебя от поспешных решений, Мэрион.

– В этом нет никакой необходимости, – возразила она тихонько.

– Это всё, чего я хочу.

Мэрион продолжала внимательно смотреть в окно.

– Почему ты его не любишь? – спросила она.

– Это не так. Он… не знаю, я…

– Ты боишься, что я уйду от тебя? – медленно произнесла она, как будто её удивляла сама мысль об этом.

– Ты и так уже ушла от меня, разве не так? У тебя своя квартира.

Она повернулась лицом к отцу, стоявшему возле стены.

– Знаешь, на самом деле тебе стоило бы поблагодарить Бада, – сказала она. – Я хочу кое-что тебе рассказать. Я не хотела приводить его сюда на обед. Предложив ему это, я сразу же об этом пожалела. Но он настоял. «Он твой отец, – сказал он. – Подумай о его чувствах». Видишь, для Бада важны семейные узы, даже если для меня это не так. Так что тебе следовало бы поблагодарить его, а не проявлять антагонизм. Потому как, чтобы он ни делал, это сближает нас. – Она снова отвернулась к окну.

– Хорошо, – сдался Кингшип. – Наверно, он замечательный парень. Я просто хотел удостовериться, что ты не совершаешь ошибку.

– Что ты имеешь в виду? – она снова к нему повернулась, в этот раз медленнее, напрягшись всем телом.

– Я просто не хочу, чтоб ты наделала ошибок, вот и всё, – неуверенно ответил Кингшип.

– Тебе что-нибудь ещё интересно о нём узнать? – потребовала Мэрион. – Наводишь справки через третьих лиц? Кому-то поручил проверить его?

– Нет!

– Как ты проверял Эллен?

– Тогда Эллен было семнадцать! И я оказался прав, разве не так? Разве в том парне было что-нибудь стоящее?

– Хорошо, мне двадцать пять, и я живу своим умом! Если ты кому-нибудь поручил следить за Бадом…

– Да мне и в голову не приходило!

Мэрион впилась в него взглядом.

– Бад нравится мне, – произнесла она с расстановкой, чужим голосом. – Он мне очень нравится. Понимаешь ли ты, что это значит, найти, в конце концов, того, кто тебе нравится?

– Мэрион, я…

– И если ты сделаешь что-нибудь, хотя бы что-нибудь, чтобы он почувствовал себя нежеланным или непрошенным, почувствовал, что для меня он недостаточно хорош, – я никогда тебе этого не прощу. Клянусь богом, я никогда больше не заговорю с тобой – до конца своей жизни.

Она снова отвернулась к окну.

– Мне и в голову такое не приходило. Мэрион, клянусь… – какое-то время он бессильно смотрел на её неестественно прямую спину, затем с усталым вздохом опустился в кресло.

Несколько минут спустя тишину нарушил звук дверного звонка. Мэрион кинулась от окна к двустворчатой двери, ведущей в прихожую.

– Мэрион, – Кингшип поднялся из кресла.

Она остановилась, оглянулась на него. Из прихожей донеслось щёлканье открываемой парадной двери, неразборчивый шум разговора.

– Попроси его задержаться на несколько минут – выпить чего-нибудь.

Она не сразу ответила.

– Хорошо. – Замешкалась на секунду у порога. – Прости, что я так разговаривала с тобой. – И вышла из комнаты.

Кингшип смотрел ей вслед. Затем повернулся к камину. Отступил на шаг назад, разглядывая себя в зеркале, нависающем над каминной полкой. Оттуда на него смотрел упитанный человек в костюме за триста сорок долларов, стоявший посреди гостиной, что обходилась ему в семьсот долларов ежемесячно.

Затем, подтянувшись, расправив плечи, нацепив на лицо улыбку, он развернулся и направился к дверям с протянутой для пожатия рукой.