Да, под ногами принца, можно сказать, земля горела. Вержен и маршал, не на шутку озадаченные, не могли тем не менее поверить, что этот человек, в котором они видели лишь плута и развратника, мог оказаться таким мошенником и преступником. Мадам де ла Мотт не внушала им никакого доверия. Она выглядела уверенной в себе аферисткой, но никаких доказательств ее виновности не было. Доподлинно известно лишь то, что кардинал действительно вел переговоры с ювелирами; купчая была оформлена на его имя, и бедняга верил, что тогда, ночью, в Версале он встречался с Марией-Антуанеттой. Совершенно логично предположить, что существовала переписка между ним и королевой. Оба министра прекрасно понимали, что сожженные бумаги и были предполагаемые письма королевы. И если следствие продолжится процессом, то еще не известно, какие факты могут всплыть?

В четверг 25 августа Людовик XVI вызвал к себе Вержена, маршала и министра финансов Миромесниля, чтобы подвести итог. Королева, тихая и старающаяся остаться в тени, что совершенно для нее не типично, пришла как раз, когда маршал де Кастри рассказывал о результатах расследования. «Меня обвиняют, — промолвила она. — Я хочу знать, кто посмел использовать мое имя для своих грязных махинаций. Родственники кардинала хотят справедливости; он, кажется, тоже хочет того же; я же хочу, чтобы дело рассматривалось в суде». В кабинете воцарилось гробовое молчание. Опасаясь общественного процесса, во время которого может разгореться сильнейший скандал, маршал де Кастри предложил, «поскольку с самого начала дело не было передано в суд, то следует продолжать расследование в той же неофициальной форме. Это будет гораздо безопаснее». Министр принял сторону юридического разбирательства. «С того момента, как дело перейдет в руки правосудия, мы уже ничего не сможем сделать, — высказал свое мнение маршал. — Я думаю, нам следует выбирать то, что выгоднее прежде всего для нас, пострадавших». Вержен, выражаясь не столь откровенно и ясно, все же поддерживал маршала. Бретель молчал. Слово взяла королева: «Я считаю, что кардиналу тоже надо предоставить выбор; пусть члены его семьи решают, каким они хотели бы видеть разбирательство: административным или судебным, они должны представить свой ответ в письменной форме». После ее слов Людовик XVI приказал министрам донести это решение до кардинала. Ответ должен быть получен в трехдневный срок. Кардинал Роан передал через своего адвоката, что ждет официального судебного разбирательства. И добавил пожелание, чтобы его судил Высший королевский суд. В конце послания он приписал фразу, которая позволила избежать громкого скандала: «Могу ли я надеяться на милость Вашего Величества, поскольку вина моя лишь в том, что я был обманут. Я осмеливаюсь просить Ваше Величество быть ко мне снисходительным». Письмо подписали не только кардинал, но и его ближайшие родственники, принц де Монбазон, принц де Субиз, принц де Роан и архиепископ де Камбре.

Итак, кардинал был передан в руки правосудия. Система правосудия во Франции того времени выглядела примерно так: король, главный судья, делегировал свои полномочия верховному суду, т. е. парламенту. В случае, если речь шла о чести королевы, было вполне естественно то, что король сам оставался верховным судьей. Можно задать вопрос: а подумали ли Мария-Антуанетта и ее августейший супруг об общественном мнении, пытаясь взять бразды правления процессом в свои руки. Тем более, что королеву и так слишком критиковали. Дело в том, что Людовик XVI, недооценивая Парижский парламент, решил, что процесс пойдет по его плану. Однако король и предположить не мог, что он и королевская власть могут существенно пострадать в ходе этого разбирательства.