ей сделать эту покупку самой и что она купит ожерелье через одного высокопоставленного господина, который получит от нее «точные инструкции». Она советовала ювелирам соблюсти все необходимые формальности, чтобы они были уверены в том, что покупка будет оплачена именно в те сроки, которые укажет этот господин. 24 января в сопровождении своего мужа мадам де ла Мотт отправилась к ювелирам, чтобы известить их о визите покупателя, о котором она говорила. Через некоторое время явился кардинал де Роан. Он посмотрел украшение, обговорил цену — остановились на 1,6 миллиона ливров, добавил, что делает эту покупку не для себя. И посоветовал «сохранить сделку в тайне».

29 января кардинал, который «получил новые инструкции», пригласил к себе ювелиров. Он «показал им документы, подтверждающие законность сделки. Сумма 1,6 миллиона ливров будет выплачиваться в течение двух лет, по 400 ООО ливров каждые полгода. Первый взнос должен состояться 1 августа». Ювелиры согласились на условия и подписали документы.

1 февраля кардинал попросил ювелиров снова прийти к нему и принести ожерелье. Он показал им документ, в котором говорилось, что королева согласна на такие условия, и внизу стояла ее подпись: «Мария-Антуанетта Французская», а выше было написано: «Одобрено». Роан добавил, что должен сохранить у себя документ. И чтобы дать им гарантии, он извлек из секретера письмо. Как он утверждал, это было письмо королевы: «Я не привыкла общаться с моим ювелиром таким образом. Вы сохраните эту бумагу у себя и можете получить оставшиеся деньги, когда сочтете необходимым». Поскольку дело провернули так удачно, он добавил, что может сказать откровенно, что не советовал королеве покупать ожерелье: «Он считал, что это большая глупость тратить такую огромную сумму на украшение […], но желание приобрести это ожерелье оказалось для королевы слишком велико». Наконец, он пообещал ювелирам попросить в нужный срок оплаты, если вдруг королева забудет. Он добавил также, что их согласие па кредит оказалось очень нужным в данной ситуации. Бомер и Бассенж покинули кардинала очень довольными и оставили ему ожерелье.

3 февраля они были очень удивлены, не увидев на королеве украшения, и даже поинтересовались у Роана. Он ответил, что требуется время, чтобы король узнал об этой покупке. Ювелиры решили пригласить мадам де ла Мотт на ужин, чтобы отблагодарить се. Она, однако, отказалась от их подарка.

10 июня за три недели до срока первой выплаты, которая составляла 400 000 ливров, ситуация резко изменилась. Кардинал вызвал к себе ювелиров и заявил им, что королева требует скидки до 200 000 ливров вместо 400 000, зато через несколько дней они получат 700 000 ливров. Ювелирам пришлось согласиться на новые условия. Тогда кардинал попросил их написать письмо королеве. Кардинал сам продиктовал им это письмо.

Двенадцатого июля Бомер лично вручил это письмо королеве. Так вот, это было то самое знаменитое письмо, которое королева сожгла. Согласно рассказу Бассенжа, который совпадает в точности с рассказом мадам де Кампан, ювелир встретился через несколько дней с горничной королевы. Она попросила у него объяснений по поводу письма, которое королева совершенно не поняла. Тогда ювелир не на шутку забеспокоился. Бассенж тотчас отправился к кардиналу. По совету. последнего, он попросил аудиенцию у королевы, но напрасно. Роан не настаивал на том, чтобы ювелиры встретились с Марией-Антуанеттой. Когда им пришлось дать показания, ювелиры тщательно скрыли от Роана встречу с королевой и аббатом Вермоном, на которой они рассказали почти все, что знали. Они предполагали, что барон де Бретель вызовет их и им придется выложить ему все об истории с продажей украшения.

31 июля кардинал, нескольку обеспокоенный, вызвал к себе ювелиров и заявил им, «что королева не сможет выплатить полностью сумму в размере 700 000 ливров, а обещает выплатить в первых числах октября», однако кардинал дал им 30 000 ливров от себя, «за задержку, которую она заставляет их испытать».

Через несколько часов банкир Сент-Джеймс изъявил желание встретиться с аббатом Вермоном и сообщил тому, что кардинал собирался занять у него 700 000 ливров от имени королевы. Осознавая размеры такой суммы, которую банкир был готов дать, он все же хотел получить точный и непосредственный приказ королевы. Пораженная наглостью подобной махинации, Мария-Антуанетта совершенно обезумела от гнева: еще никогда она не сталкивалась со столь продуманным и коварным планом, целью которого было скомпрометировать ее самым низким образом. Она хотела прервать этот поток лжи и дерзости, упрекала себя, но было слишком поздно: теперь честность выражалась в ее молчании; как только она узнала о переговорах по поводу продажи ожерелья, ее охватила ненависть, которая только усилилась со временем и совершенно не вписывалась ни в ее характер ни в рамки ее положения. Бретель, которого она тут же вызвала, сумел успокоить ее: «Это преступление слишком хорошо подготовлено, поэтому ни в коем случае нам нельзя торопиться; проявления власти хороши только когда они подкреплены законом, в противном случае вы еще больше скомпрометируете себя. Мы должны действовать исключительно в рамках закона: тогда виновник будет наказан». Итак, он решил вступить в сговор с банкиром Сент-Джеймсом и попросил его подписать декларацию. Таким образом, всем стало известно, что кардинал просил от имени королевы 700 000 ливров. Согласно рапорту банкира, кардинал ему заявил: «Я только что видел королеву, которая попросила меня сделать это…».

3 августа мадам де ла Мотт, о которой Бассенж не слышал уже несколько месяцев, попросила его прийти. К его большому удивлению, он нашел ее в состоянии полного разорения. Квартира была пустой. Графиня объяснила, что кардинал «попал в ужасную переделку, поскольку подтвердил и подписал фальшивые документы королевы». Роан сравнил этот почерк с почерком королевы и только тогда увидел, что его обманули. Мадам де ла Мотт советовала ювелиру взять с кардинала подтверждение того, что он сможет оплатить указанную сумму. Ювелиры же решили, что они должны «отдаться на милость Ее Величества и рассказать ей всю правду об этих переговорах». Они признались и 9 августа рассказали обо всем королеве, которая попросила их написать письменный доклад. Нет никаких сомнений, речь идет об одной из хитрых уловок Брегеля. Во время процесса на самом деле было совершенно невозможно, чтобы ювелиры признались в том, что королева и ее министр были в курсе всего уже около месяца, и Бретель, в надежде найти виновных, попросил ювелиров продолжать свои переговоры о продаже ожерелья, как если бы они ничего не подозревали. Если бы они сказали правду, королева оказалась бы виновной в том, что в течение нескольких недель скрывала от короля столь серьезные сведения, министр был бы также обвинен в укрывательстве важных сведений от членов правительства и короля, который должен узнавать все первым. Королева, об этом все знали, ненавидела Роана еще с тех времен, когда тот был послом Франции в Вене, в те времена он позволял себе слишком смелые высказывания в адрес императрицы. Все помнили о тех письмах, которые писала Мария-Терезия своей дочери и где она настраивала ее против ненавистного прелата. Кардинал в то время принадлежал к партии д'Эгийона, которого Мария-Антуанетта также ненавидела. Он был откровенно настроен против альянса и относился к нему с большим подозрением. В 1771 году на этот пост выбрали барона де Бретеля, которого рекомендовал Шуазель еще до своей отставки. Сразу после того как Людовик XVI стал королем, он выполнил желание своей тещи и заменил Роана Бретелем. Тем не менее Мария-Антуанетта не хотела простить этого наглого священника. Она была настроена решительно против его назначения на пост кардинала, но король, который был связан прежними обещаниями, все же согласился с этим назначением, хотя и не очень уважал этого человека. Назначение Роана на столь высокий придворный пост лишь усилило ненависть королевы, которая еще ни разу не говорила с Роаном. Что же касалось Бретеля, он ненавидел соперника, которого считал глупым и недальновидным политиком. Он знал, что этот церковник повязан долгами, встречался с весьма сомнительными и даже опасными личностями. Знаменитый шарлатан, который называл себя графом Калиостро, возможно, жил именно у Роана. В начале августа Бретель был убежден, что кардинал замыслил эту историю с ожерельем лишь для того, чтобы избавиться от собственных кредиторов. Министр был убежден в этом сам и убедил королеву. Бретель и Мария-Антуанетта надеялись, что их враг, воспользовавшись именем государыни и замыслив подобную интригу, сам обрек себя на поражение.

Вокруг Марии-Антуанетты все больше и больше ходило скандальных историй, она настаивала на том, чтобы придать это дело огласке. После долгих споров между ней и министром, которого поддерживал и аббат Вермон, они решили, что 14 августа министр поговорит с королем: «Король должен был увидеть, что Мария-Антуанетта совершенно не виновата. Необходимо было и описать во всей красе поведение кардинала, который воспользовался деликатностью супруги короля; нужно было показать королю всю наглость этой сделки, крайне оскорбительной для французской монархии; и, наконец, надо было представить это дело как преступление против короля, преступление, требующее самого сурового