так, как написал ты, — совсем не втвоём духе…
Лоран ничего не ответил. Молчание длилось долго. Наконец он сказал:
— Уже поздно. Иди спать, Сара. И спасибо тебе, что ты была честна со мной.
— За это не благодарят, милый. Спокойной ночи…
Кто как, а он в эту ночь не сомкнул глаз.
Он был взбудоражен до предела.
Слова Сары посеяли тягостные сомнения.
Он верил ей, её вкусу, её взгляду. Она обладала какой-то удивительной духовной тонкостью, её нравственные оценки были глубоки и точны, он неоднократно убеждался в этом. И потом… Это ведь действительно было не его перо…
С утра он схватился за атласы. Вооружился большим увеличительным стеклом. Нашел крупномасштабную карту Пикардии. Проследил течение Соммы и общий контур Пикардийского канала. И сделал неожиданное открытие: в некоторых местах канал подходил вплотную к населённым пунктам, и одним из них был Невиль-ле-Брэ! Тот самый Невиль-ле-Брэ, в котором проживали Бабёфы!
Что это значило?
Очень многое.
Во-первых, вероятно, мысль о работе на канале возникла у Клода Бабёфа только потому, что сам канал должен был пройти возле его городка. Во-вторых, Франсуа Ноэлю незачем было совершать с отцом
Сара оказалась права.
Права она была, по-видимому, и в другом.
Откуда взял Лоран, что Франсуа Ноэль был отдан на канал в двенадцатилетнем возрасте и что работал он там не менее четырёх-пяти лет? Это пришло ему в голову только потому, что в письме Бабёфа о «подённой работе на Пикардийском канале» тот, говоря о начале своей февдистской деятельности, утверждал: «Мне было тогда 17 лет. В течение приблизительно 4–5 лет я не писал и не читал». Не долго думая, Лоран и решил: как раз эти четыре-пять лет юный Бабёф и проработал на канале!
Но такое решение — теперь он понимал это — было крайне скороспелым и опрометчивым: Франсуа Ноэль ведь мог работать на канале и не обязательно все четыре года, а, скажем, год или всего два месяца; причём, отец мог отдать его туда вовсе не в двенадцать, а в пятнадцать или, что ещё вероятнее, в шестнадцать лет! Косвенным подтверждением того, что на канале юноша трудился не слишком долго, является отсутствие воспоминаний об этом у обеих его сестёр…
Картина менялась.
Стройная концепция Лорана оказалась разрушенной.
Конечно, даже и в этом случае канал оставался для будущего трибуна первой школой жизни. Конечно, все те сомнения и вопросы, о которых писал Лоран, и в этом случае должны были возникнуть у юноши. И всё же начало повести в том виде, как Лоран попытался его написать, не удалось.
А посему… Как это там сказано у Эйнгарда: «Поскольку о его рождении, детстве и отрочестве не осталось никаких письменных свидетельств…», не станем об этом говорить.
И правда, лучше не скажешь. Недаром труд Эйнгарда считается достойным наиболее совершенных литературных образцов античности. И ему, Лорану, не грех последовать такому примеру.
Он принимает окончательное решение. Он снова берётся за перо, берётся с тем, чтобы на этот раз не выпустить его из рук, пока, хотя бы вчерне, не раскроет деятельности Гракха Бабёфа в тот период, когда будущий трибун из Франсуа Ноэля превратится в Кая Гракха; говоря иными словами, пока не воссоздаст образ своего героя в предреволюционные годы и в эпоху революции.
Такова задача ближайших недель и месяцев, а может быть, месяцев и лет — он ещё не имеет ни малейшего понятия о том, как быстро всё пойдёт и где будет сделана первая логическая остановка.
Часть первая
Лоран перечитал написанные слова.
Вот, пожалуй, неплохое начало для биографии Гракха Бабёфа.
Он родился в «грязи»: в нищете, невежестве и порабощении.
Нищета привела к ранней смерти большинство его братьев и сестёр.
Нищета толкнула отца отдать его на строительство Пикардийского канала.
Но, обладая волей, будучи незаурядным, одарённым природой человеком, юный Бабёф решил во что бы то ни стало выбиться из нищеты и невежества, стряхнуть с себя ненавистное порабощение.
Прошло всего пять лет, и случилось чудо, поразившее всех, кто знал прежде семью Бабёфов Франсуа Ноэль, этот жалкий оборвыш, несчастный чернорабочий с Пикардийского канала, превратился в деловитого, преуспевающего молодого человека. У него появилась своя контора со штатом служащих, он снимал уютный домик в городе Руа, имел любящую жену и обладал достаточными средствами, чтобы материально поддерживать младших сестёр, брата и мать (старый Клод к этому времени уже умер). Знатные клиенты писали Бабёфу восторженные письма, в которых превозносили его честность, эрудированность, предприимчивость и пророчили ему блестящее будущее.
Чудес, как известно, не бывает, и Лоран знал это не хуже других. Просто талантливый и упорный юноша делал обществу первую заявку о себе: используя свой почерк и свои недюжинные способности, он ставил ближайшей целью найти для себя лучшее место под солнцем.
Франсуа Ноэль избирает карьеру февдиста.
Слово «февдист» происходит от слова «феод». Go времени средних веков занятия землемера- февдиста были и выгодными и почётными — это было лучшее, на что мог рассчитывать сын бедных родителей из низов третьего сословия.
Обязанности февдиста были связаны непосредственно с феодальной собственностью, установлением её размеров, границ и точным выявлением повинностей, которыми держатели земли были обязаны феодальному сеньору.
В средние века некоторые февдисты заслужили славу реформаторов; другие, напротив, обнаруживали сильнейший консерватизм.
Разумеется, по мере упадка феодализма, на закате средневековья, дело февдиста стало терять былое значение.
Однако во второй половине XVIII века положение изменилось. Земледелие вновь начало становиться модным. Сельский быт восхвалялся в салонах, а Мария-Антуанетта, увлеченная пасторалями, даже возвела образцовую ферму в Трианоне.
