очередь…

На некоторое время все затихло. Сквозь открытое оконце пилотской кабины было слышно, как свистит рассекаемый крыльями ветер и шумят винты. Медленно, чтобы не создавать большой перегрузки, Андрей вывел машину из пикирования, дал газ и взглянул на приборы: сто пятьдесят метров. Днепр скрылся где-то далеко за лесом; под левым крылом извивалась широкая полоса уже другой реки. Андрей снял с крючка планшет, посмотрел на карту: Березина. Курс лежал перпендикулярно реке, надо было пересечь ее и лететь к цели. Он отдал штурвал влево, нажал на педаль. Машина слегка накренилась, но педаль подалась что-то уж очень легко. Летчик снова нажал на педаль. Руль поворота не действовал. «Перебит трос!» — острая, как игла, мысль кольнула мозг, на короткий миг расслабила волю. Но только на короткий миг. Еще не думая, об этой страшной опасности, Андрей уже искал решение, которое могло бы спасти самолет от катастрофы. «Садиться на одном из пологих берегов реки и уходить в леса? Чудишь, ты, Андрей, — сказал он самому себе. — Места незнакомые, может быть, здесь фрицев видимо-невидимо. И врач с сестрой… Их ждут там…»

Подошел штурман, наклонился к Андрею:

Меняй курс, командир. Вот здесь пересечем Березину; до точки осталось сто шесть километров.

Хорошо. — Андрей кивнул головой. — Иди к стрелку, наблюдайте за воздухом.

Когда штурман вышел из кабины, второй пилот спросил:

Трос?

Андрей опустил голову?

Руль поворота отказал.

Будем садиться?

Будем лететь… Иди в хвост, посмотрите с механиком, может быть, найдете обрыв…

Никита смотрел на землю, смотрел на карту и все больше и больше нервничал: вот здесь, в трех километрах на запад от этого поворота реки, должна быть посадочная площадка, приготовленная партизанами. Рядом — лес, простирающийся на десятки километров в сторону от реки. В этом лесу и находится штаб партизанского соединения, которым командует бывший секретарь обкома партии Федор Миронович Гайдин. Когда Никита получал задание на полет, ему показали шифровку Гайдина: «Для проведения операции 8-б прошу срочно доставить полтонны тола. Встречаем на точке «К», площадка 700 метров с юга на север».

Никита не знает, что представляет собой операция 8-б, но он знает: тол надо доставить срочно, и точку «К» он нашел бы с закрытыми глазами. Трудно представить более характерный ориентир, чем тот, над которым сейчас находился самолет. С высоты тысяча метров хорошо видна петля заброшенной узкоколейной дороги, отлично просматривается темный контур лесного массива, подходивший к самому повороту реки. Видна даже сама площадка — ровная поляна длиной шестьсот-семьсот метров; справа от нее тянется проселочная дорога…

Но нет на этой поляне условных сигналов, не может Никита посадить машину, не рискуя попасть в руки фашистов. А время идет, в баках остается все меньше и меньше бензина, светящаяся стрелка часов показывает первый час ночи.

Штурман, карту!

Никита не сомневался, что он привел самолет точно к цели, но все же решил еще раз уточнить штурманские расчеты.

Штурман сел рядом, положил на колени развернутый планшет с картой.

Мы над целью, командир, — твердо сказал он. — Вот изгиб реки, вот железка. И по времени прилет совпадает с расчетом. Не может быть, чтобы мы ошиблись…

Сигнал «Я — свой» давали правильно?

Два коротких мигания — левым бортовым огнем, один длинный — правым. Все точно, командир.

Черт знает что! — Никита развернул машину в сторону леса, снизился до четырехсот метров и летел, вглядываясь в землю.

Ни одного огонька, ни малейшего движения. Все внизу было мертвым, будто здесь никогда не ступала нога человека. Лес стоял как заколдованный. Никите казалось, что он физически ощущает его тягостную тишину. И эта тишина давит на мозг тяжелым грузом, невольно вызывает тревогу. Уж лучше бы с земли вдруг ударили из пулеметов, разорвали безмолвие грохотом зениток, тогда сразу все стало бы ясным: здесь засада, ловушка, надо уходить…

А время идет, моторы жадно поглощают бензин, и возникает беспокойная мысль: «Долетим ли обратно? Хватит ли горючего перетянуть линию фронта?»

Радиста ко мне! — крикнул Никита.

Штурман на минуту покинул пилотскую кабину и вернулся с радистом. Никита приказал:

Свяжись со штабом, передай: «Вышли точно на цель, сигналов нет, не встречают. Горючего осталось только на обратный путь, жду распоряжений». Иди.

Он снова развернул машину, еще больше снизился, прошел над полями. Второй пилот заметил:

Ни души.

Тоже мне, партизаны! — проворчал Никита. — Небось, фрицы пришли и загнали их в тартарары. А ты летай теперь, трын-трава… Но если здесь фрицы, почему не стреляют? Не думают же они, что я сяду без сигналов! Не такие они дураки, чтобы считать дураками русских летчиков. Пройдем еще раз над опушкой. Штурман, повтори: «Я — свой».

В это время вернулся радист с радиограммой.

Ну, что там решили? — спросил Никита.

Передали: «Никаких изменений, уточните расчеты, вас ждут».

Кто нас ждет?! — в бешенстве закричал Никита. — Или штабисты там думают, что лейтенант Безденежный не летчик, а лапоть? Трын-трава, если они говорят, что нас ждут, так мы сядем… Посмотрим, что из этого получится… Что это?..

Никита вел самолет строго вдоль площадки. Внизу под ним была проселочная дорога. Перед глазами — компас. Да, компас. После того как Никита привел самолет к цели и разглядел характерный изгиб реки и узкоколейку, он настолько был уверен в правильности своих расчетов, что ни разу с тех пор не взглянул на приборы. И только сейчас, случайно посмотрев на компас, заметил: стрелка показывает 262 градуса. 262 градуса! Никита вдруг вспомнил: вот он заходит на метеостанцию узнать о погоде. Девушка-метеоролог спрашивает: «В какой район вы собираетесь?» Никита пальцем обводит круг на карте и отвечает: «Примерно вот в этот». Метеоролог говорит: «В пункте прилета безоблачная погода, давление 756, ветер умеренный до сильного, направление 260–270 градусов». Никита тогда недовольно проворчал: «Трын-трава, придется садиться с боковым». С боковым, потому что ветер дует с запада, а площадка тянется с юга на север! И вот Никита сейчас летит вдоль площадки, а компас показывает 262 градуса. Выходит, партизаны ошиблись, направление площадки не такое, как они сообщили…

Партизаны ошиблись! Никита даже выругался от этой нелепой мысли. Он летал к партизанам десятки раз, и не было еще случая, чтобы они хоть раз допустили малейшую ошибку. Значит…

Никита поморщился, словно у него вдруг заболели зубы, и начал набирать высоту. Штурман стоял рядом, не решаясь спросить, что надумал командир.

Молчишь? — зло спросил Никита.

Штурман в недоумении пожал плечами:

О чем говорить?. За расчеты ручаюсь головой.

Твоя голова не стоит и дырявой копейки. Впрочем, моя тоже. Карту!

Штурман опять открыл планшет.

Вот, смотри, командир. — Он пальцем указал на изгиб реки, на контур леса и узкоколейку. — Точка в точку. И по времени в аккурат…

Никита внимательно смотрел на карту, следя, как уходит в лес лента реки. Вот она проскользнула мимо затерянной в лесу деревушки, широким плесом разлилась у маленького островка и побежала дальше, уходя на северо-запад. Ровная полоса словно рассекла глухой бор на две части и вдруг метнулась влево, кольцом изгибаясь вокруг темнеющего контура лиственного леса. А рядом с этим кольцом… Никита вскинул голову, посмотрел на штурмана:

Видишь?