я думаю, что оно могло затеряться. Или, может быть, ты не веришь, сомневаешься, колеблешься, чем ответить на мои слова? Но ты ведь летчик! Ты сам как-то писал мне: «Особенность летного искусства — мгновенно принимать нужные решения. У летчиков в воздухе нет времени для долгих размышлений». В воздухе… А на земле? По-моему, летчики и на земле решают быстро. Почему же ты молчишь? Раздумываешь? Тогда я еще раз скажу тебе обо всем. Еще тогда, когда мы были совсем малышами и ничего не знали о каких-то других чувствах, кроме дружбы, я всегда хотела быть рядом с тобой. Откуда мне знать, почему? Ты помнишь наш девиз: «Плечом к плечу, храня великую силу дружбы, всегда вперед, только вперед»?.. Но я хотела идти плечом к плечу вдвоем с тобой, понимаешь, только с тобой. А шли мы втроем, и получалось так, что Бледнолицый всегда оказывался рядом со мной, а ты — подальше. И это вошло в привычку. Когда я стала девушкой и стала разбираться в более сложных чувствах, уже трудно было что- либо изменить. Почему? Может быть, я полюбила Игната? Нет, любви не было… Просто шла по течению, ни о чем не заботясь. Шла, шла и вдруг… Когда я увидела тебя среди курсантов и летчиков, я даже растерялась в первую минуту. Мне казалось, что это не ты, не тот Андр Юшка, с которым я всегда свободно болтала. Я почувствовала вдруг, как какая-то большая сила влечет меня к тебе. Мне хотелось смотреть и смотреть на тебя, только на тебя, Андрей. И когда я смотрела в твои глаза, то видела в них волнение и нежность. С нами был Игнат. Скажу прямо (да ты и сам, наверно, это чувствовал): рядом с тобой он казался каким-то сереньким, незначительным… И я поняла: Игнат — это привычка, от которой мне все равно рано или поздно придется отказаться! А ты…»
Это неоконченное письмо и сейчас хранилось у нее в столе. Она вдруг испугалась своей смелости: вдруг Андрей отвергнет ее признания! Что, если он надумает рассказать обо всем Игнату! Тогда не будет даже того гнездышка, которое она может свить с Бледнолицым. Остаться одной, без всякой надежды? Нет, это не для нее! Лучше уж подождать приезда Андрея, тогда все станет ясным…
Лиза!
Лиза вздрогнула, обернулась и увидела Игната. Он смешно подпрыгивал, спускаясь к морю с крутого обрыва.
Лиза, я давно тебя ищу! — кричал Игнат. — Угадаешь, что я принес?
Он с разбегу упал рядом с Лизой, голова его, может быть по воле случая, оказалась на ее коленях.
Ну, — спросила Лиза.
Игнат молчал. Он как-то сразу, притих, словно тепло ее тела отняло у него способность двигаться, говорить. Рядом плескалось море, легкий, почти прозрачный туман плыл от горизонта. И глаза Игната затуманились от ее близости. Лиза знала это, даже не глядя на него. Всегда вот так: шумит Игнат, смеется, балагурит, но стоит только Лизе обнять его, прижаться к нему — и он затихает. Раньше это нравилось ей, было приятно испытывать на нем силу любви: горячий, беспокойный, Игнат по ее желанию становился мышонком.
Ну, говори, — повторила Лиза.
Игнат продолжал молчать. Тогда она отодвинулась и сказала:
Какой-то ты, Игнат… Не знаю, как и сказать… Мягкий, что ли. — Она засмеялась. — Уж очень быстро ты раскисаешь…
Игнат привстал, провел рукой по глазам, будто отгоняя что-то. Ему показалось, что он уловил в ее голосе нотку презрения.
Раскисаю?
Лиза потрепала его за волосы и сказала мягче:
— Уже и обиделся… Эх ты, Бледнолицый…
«Нет, просто показалось, — думал Игнат. — Взбредет же такое в голову: презрение…»
Я получил письмо от Андрея, Лиза. Он через неделю приезжает в отпуск. С тем парнем, помнишь, его девушка лежала в госпитале.
Андр Юшка! — Лиза не хотела, чтобы Игнат видел ее бурную радость, но не в силах была сдержаться. — Чего ж ты сразу не сказал, Бледнолицый!
Игнат улыбнулся:
Он ведь не через час приезжает, а через неделю.
Все равно. Знаешь, Игнашка, у мамы есть две бутылки семилетнего портвейна. Думаешь, не выклянчу? Мы встретим великого иллюзиониста со всеми почестями.
Ты только смотри, не влюбись в этого парня, Никиту, — пошутил Игнат. — Он вроде красивый.
Бойся, чтобы я не влюбилась в Андр Юшку, — громко засмеялась Лиза.
На этот счет я спокоен, — ответил Игнат. — Андр Юшка — друг…
2
Андрей и Никита стояли у раскрытого окна, смотрели на мелькавшие мимо полустанки и разъезды, молчали. Вагон был почти пуст. Кроме них, в соседнем купе сидели два подвыпивших старых моряка. Были они в поношенных морских шинелях, в морских фуражках со снятыми крабами. Перед моряками стояла наполовину опорожненная бутылка, на разостланной газете лежали куски жареной рыбы. Друзья оживленно беседовали.
— Нет, ты не скажи, Федор Андреич, — говорил один. — Жена — это ж все-таки друг. Я вот тридцать пять годов со своей Анфисой прожил, а и теперь, как отлучусь на недельку, скучаю по старухе. Почему, как ты мыслишь? Да потому, что мы вроде как срослись с ней, вроде как одна душа у нас. А может, не только душа, а и кровь. Вот, к примеру, резал ты сейчас булку хлеба, и вдруг — чирк, полоснул себя ножом по пальцу. Мне от этого что? Ну, дам я тебе свой платок, чтоб, значит, ты перевязку сделал. И не поморщусь. А если Анфиса? Тут уж, брат, и мне будет больно. Потому что ей больно. Нет ты, брат, не скажи…
А я говорю — болячка! — упрямо доказывал второй собеседник. — Каждая жена — болячка. Вот тут! — Он хлопнул себя по шее. — Как чирий. Три десятка лет назад какая была моя Марья? Прихожу к ней в гости, еще женишком был, Марья моя — сплошная музыка. «Федечка, может, тебе наливочки? Федечка, может, мадеры? Ах, ах, я и забыла, у меня ж «зверобой» есть… Для тебя приготовила». В общем — философия. А теперь? «Федор, опять налакался? Черт старый, одним духом водочным в могилу меня вгонишь, анафема!..» — Моряк помолчал, потом протянул: — Дру-уг, нечего сказать.
Никита прыснул, толкнул локтем Андрея:
— Слышишь? Мотай на ус, может, пригодится.
Андрей улыбнулся, но не ответил. Он думал сейчас совсем о другом. Вот промелькнул красный кирпичный домик, похожий на поставленную вертикально спичечную коробку. Андрей успел прочесть надпись: «Пост 376». Значит, через пятнадцать минут — город. Его город, где ждут родные, друзья, знакомые скверы, шум моря. Бледнолицый, наверно, придет встречать на вокзал и громко будет кричать: «Здорово, Андр Юшка!» А Лиза? Придет ли она? Андрей вспомнил о ее письме. Обычно Лиза начинала писать: «Здравствуй, Андр Юшка, прими привет от рожденных ползать…» Последнее письмо не было похоже на прежние. «Андрей, милый, славный…» Она писала о том, как соскучилась по нем, как грустит. «Мне словно чего-то не хватает без тебя, Андрей, словно я что-то потеряла… Поймешь ли ты меня?» Нет, он не все понял. Ему казалось, что она хочет сказать о своем большом чувстве и боится. Почему боится? Черт! Она ведь писала не Игнату, а ему! Какое же у нее может быть другое чувство, кроме… Игнат… Об Игнате ни слова. Почему? Разве?.. Да, он все-таки понял, что она хотела сказать. Понял все. И старается обмануть себя, прикинуться простачком… Легче ведь сделать вид, что ничего не случилось, что все это шутка. Взбрело Лизке в голову побалагурить, вот и написала такое письмо. Написала и сразу же забыла. А он тоже забыл? Себе-то можно признаться: не забыл ни одного слова! И думает, думает… Об Игнате, о себе, о Лизе. Нравилось ему еще какая-нибудь девушка так, как Лиза? Конечно, нет. Лиза — особенная. И не только потому, что красивая. В ней словно бурлит какая-то сила. Глаза все время куда-то зовут, и трудно не пойти на этот зов… А куда идти? Давно уже все стало ясным: Игнат и Лиза, их любовь — это табу. Андрей может только оберегать их привязанность, но не посягать на нее. Потому что они — его друзья. Он готов на все, но не на подлость.
И вот последнее письмо Лизы. Оно будто выбило из-под ног Андрея почву. Он не знал, что делать. Чувство — это одно, а долг — другое… Лучше бы она не писала так. Лучше было бы все по-старому…
Да, было бы лучше… — громко сказал Андрей и словно отмахнулся от чего-то неприятного.
