— Нет, боже упаси, — зашептала матрона. — Ш-ш! Это не она идет?

— Нет, вот она на другой стороне улицы разговаривает с миссис Наттер. Послушайте-ка: эту даму, миссис Мэри — как бишь ее фамилия? — Мэтчуелл, предоставьте мне. Я за нее возьмусь.

Собеседники перешли на шепот. Тул выспросил подробности, и был составлен небольшой заговор. План действий наметили следующий: когда М. М. назначит день, чтобы явиться за деньгами, миссис Макнамара известит доктора, который будет держаться поблизости; когда М. М. явится, любезная леди отправит к доктору посыльного за «мятными каплями», что будет условным знаком; затем Тул потихоньку проберется в спальню миссис Макнамары и спрячется за ковром; там, под предлогом избежать посторонних ушей, хозяйка дома уединится со своей нежеланной гостьей, и сообразительный доктор, подслушав разговор, поймает Мэри Мэтчуелл на месте преступления; после этого ее нетрудно будет запугать и заставить вернуть не только письма, но и полученные ранее деньги, а также подписать признание в преступлении; произойдет смена ролей, и шантажистка окажется во власти миссис Макнамары, чьим несчастьям, таким образом, придет конец.

Доктор не сомневался в успехе, а план действий представился сангвиническому кельтскому воображению миссис Мак столь легкоисполнимым и многообещающим, что эта достойная матрона, как я полагаю, тут же в порыве благодарности заключила бы маленького Тула в объятия и даже расцеловала, не будь наш ученый медик решительным противником подобных глупостей.

Правда, однако, заключалась в том, что ни доктор, ни его пациентка не способны были верно оценить миссис Мэтчуелл и власть, которой она располагала, а также не имели ни малейшего понятия об удивительных замыслах, зревших в ее мозгу и затрагивавших судьбу не одного обитателя Чейплизода, в то время как никому и в голову бы не пришло, что над этими добрыми, бесхитростными людьми сгущаются тучи.

Итак, доктор, будучи человеком сдержанным, ограничился при прощании сердечным рукопожатием, одновременно похлопав пациентку по пухлому плечу, хитро улыбнулся, подмигнул и выразил готовность поставить полсотни фунтов на то, что «парочка вроде нас этой ведьме не по зубам».

Как мы помним, веселый старый генерал Чэттесуорт уехал в Скарборо, а обстановка в Белмонте была далека от приятной, поскольку между обеими дамами вспыхнул раздор. Дейнджерфилд — хитрая лиса — явился со своим предложением прежде всего к тете Бекки, и та его одобрила; приняв решение, принялась осуществлять его со всей свойственной ей пугающей энергией — можно сказать, свирепо. Однако характер Гертруды в последнее время представился в новом, поразительном свете; она воспротивилась тетке с холодной, но необоримой храбростью; с какой стати ей вообще выходить замуж, а тем более за такого противного и хмурого старого джентльмена, как мистер Дейнджерфилд. Нет, у нее достаточно собственных денег, чтобы пройти жизненный путь в безмятежном девичестве, сторонясь любви и ничего не принимая из рук посторонних — ни шестипенсовика. Ведь тетя Бекки сама не была замужем, и разве не живет она счастливо благодаря свободе? До отъезда генерала тетя Ребекка пыталась расшевелить его и заставить действовать. Но к насильственным мерам он был неспособен. Мисс Ребекка едва не пожалела, что сделала его таким размазней. Генерал хотел, чтобы дочь решала все сама. И тете Ребекке, как обычно, пришлось целиком взвалить дело на себя.

С тех пор как между Мервином и Гертрудой Чэттесуорт состоялось объяснение, молодые люди при встрече обменивались самыми короткими приветствиями, отдавая лишь минимальную дань приличиям. Паддок расстался теперь со своими былыми тревогами, а Мервин покорился судьбе не моргнув глазом и, казалось, готов был влюбиться в хорошенькую Лилиас Уолсингем, если бы юная леди ему это дозволила; однако ее отец обронил ряд намеков касательно происхождения и обстоятельств Мервина, и с тех пор ей виделся вокруг этого молодого человека некий зловещий ореол. В самой его красоте чудилось что-то загадочное и роковое, одно его появление вызывало у нее озноб. Лилиас заметила — или вообразила себе, — что Гертруда теперь так же мрачнеет, когда он приближается, и необъяснимым образом боится этого красивого лица, таящего недоброе предвестье.

Тетя Бекки была не из тех женщин, что быстро поддаются усталости или теряют кураж. Сопротивление племянницы раззадорило ее, тем более что за отказом Гертруды от желательной во многих отношениях партии ей виделся некий тайный мотив.

Иной раз, правда, Гертруда казалась не столь непреклонной, но лишь временно, под влиянием усталости, и вскоре битва возобновлялась с новой силой и на прежних рубежах. Как правило, день начинался, я бы сказал, с пикировки за завтраком, далее следовал беспорядочный огонь, сменявшийся иногда открытыми стычками; за случайными военными действиями подходил обеденный час, и тогда семейное общение за столом выливалось почти неизменно в крупную битву. Военная удача, как обычно, бывала переменчива. Временами Гертруда покидала общую комнату и отступала в свою спальню, а то и тетя Ребекка, в свою очередь, хлопала дверью и оставляла поле битвы за противником. Порой, когда обессиленный враг по получасу не отвечал на громовые артиллерийские залпы, тете Бекки казалось, будто изнурительная кампания подходит к концу; завершив канонаду, с барабанным боем и развевающимися знаменами, она выступала вперед, дабы закрепиться на завоеванных позициях, но с разочарованием обнаруживала, что враг всего лишь залег под градом шрапнели и картечи, а попытку наступления отражает, как и прежде, с криками «ура!» и стрельбой. И стороны, ни на дюйм не сдвинувшиеся со своих позиций, по- прежнему живо обменивались ударами, и все приходилось начинать сначала.

— Вы полагаете, юная леди, что я ничего не вижу и не понимаю, но зрение у меня не хуже, чем у других. Да, мадам, ни в зоркости, ни в житейском опыте у меня нет недостатка, и мой долг перед братом, семьей, имя которой я ношу, и не в последнюю очередь перед тобой, племянница, — употребить все свое влияние, чтобы не позволить тебе совершить глупость, ибо мне сдается, ты задумала такое, о чем в самом скором времени пожалеешь сама.

Гертруда не отвечала, а только глядела на тетку немного странно, с глубоким и тревожным недоумением. Подобные намеки, казалось, смущали ее. Однако она не требовала, чтобы тетя высказалась яснее, и вскоре следовала новая атака, по другому направлению.

Когда Гертруда отправлялась пешком в город, в Королевский Дом или даже повидать Лили (для этого не требовалось пересекать мост), за ней всегда, повинуясь приказу, тащился лакей Доминик — раньше ее короткие вылазки к соседям проходили без сопровождения, — и Гертруда знала, что тетка подвергает своего доверенного слугу ежедневному допросу. Такое положение дел раздражало юную гордячку, она стала хмурой, саркастичной, замкнулась в себе и перестала покидать пределы Белмонта.

Если бы люди довольствовались своим уделом, не искали лучшего и мирились с тем, что сегодня ничем не отличается от вчера, а завтра — от сегодня, род людской без дополнительных расходов на питание прибавил бы в весе, а сон его был бы глубок и безмятежен. Однако душе человека так же несвойственно отдыхать, как морю или ветру. Вечно мы злоумышляем против собственного спокойствия, но стоит кому-нибудь в толпе зашевелиться, как он начинает задевать остальных, и в результате даже самые безобидные принуждены бороться за свой status quo;[38] временами, решив не шевельнуть и пальцем, не пожертвовать и полушкой ради «продвижения», они волей-неволей принимаются заодно со всеми выделывать разные антраша. Так уж распорядилась природа, а она умеет