— Эгей, да вы так испуганы, словно перед вами Чарлз… Чарлз Наттер. Ну?.. Не тревожьтесь. Я вчера вечером слышал от пастора, что вы собираетесь увидеться с ним сегодня до девяти — взять деньги, которые у него оставили. Вот я вас случайно и встретил и хочу вам втолковать: Чарлз Наттер в тюрьме и мы должны сделать все, чтобы он оттуда не вышел… ясно? Если уладим это дело, можем быть спокойны. Не трусьте, Айронз. Наберитесь храбрости… скажите все, что знаете… настало время нанести удар. Я придам тому, что вы мне сообщили, должную форму, а вы приходите ко мне завтра утром в восемь. И еще: я вам на сей раз заплачу, и гораздо больше, чем вы получали раньше. Идите. Или оставайтесь — я пойду вперед.

И мистер Дейнджерфилд издал один из своих ледяных смешков, повторил, кивнув: «В восемь» — и стал удаляться.

Клерк не произнес до тех пор ни слова. На лбу его выступили капли пота, и, смахнув их, он забормотал, как умирающий: «Боже, смилуйся над нами… Господи, избави… Боже, смилуйся над нами».

Смелое предложение мистера Дейнджерфилда, казалось, окончательно подавило и обескуражило его.

Белая фигура резко обернулась лицом к клерку и произнесла:

— Послушайте, мистер Айронз, я говорю серьезно… не виляйте. Если возьметесь, придется довести дело до конца. И еще, на ушко: получите пятьсот фунтов. Я вас не принуждаю… говорите либо «да», либо «нет»; не хотите — не надо. Правосудие, думаю, свершится и без вашей помощи. Но пока он на месте — вы понимаете, — нельзя быть уверенным ни в чем. Он был мертв и снова ожил… черт его побери. Пока он не обретет покой — на хирургическом столе… ха-ха!.. мы будем чувствовать себя не вполне уютно.

— Боже, смилуйся над нами! — пробормотал Айронз со стоном.

— Аминь, — передразнил его Дейнджерфилд. — Ну, довольно… если наберетесь смелости открыть правду и сделать, что полагается, получите деньги. Мы ведь деловые люди — вы и я. А если нет, я вас больше беспокоить не стану. Нравится мое предложение — жду вас утром в восемь у себя, нет — ну и не нужно, ради бога.

С этими словами мистер Дейнджерфилд еще раз повернулся на пятках и резво зашагал к Чейплизоду.

Белая фигура проскользнула в сумерках по мосту. Внизу, во тьме египетской^{198}, мчала воды река. Воздух был тих, и тысячи ярких небесных глаз, мигая, смотрели с прозрачного глубокого неба вниз, на действующих лиц моего правдивого повествования. Человек в белом держался левой обочины, так что распахнутая в широкой гостеприимной улыбке дверь «Феникса», из которой струилось, придавая ночному воздуху малиновый оттенок, сияние свечей, осталась по ту сторону дороги.

Человек в белом завернул за угол и стремительно, прямиком — стремительно и прямо, как сама судьба, — двинулся к двери доктора Стерка.

Он негромко постучал, быстро вошел и закрыл за собой парадную дверь.

— Как хозяин?

— Все так же, с вашего позволения, сэр; он спит… как и раньше… все время спит, — ответила служанка.

— Доктор из Дублина приехал?

— Нет.

— А госпожа… она где?

— Наверху, сэр, с хозяином.

— Доложите обо мне… мистер Дейнджерфилд свидетельствует, мол, свое почтение… и скажите, что я жду разрешения подняться наверх.

Служанка вскоре вернулась с известием, что бедная миссис Стерк приглашает мистера Дейнджерфилда подняться.

И он взошел по лестнице, оставив в холле белый сюртук и треуголку, и оказался в комнате, где при свете единственной фигурной свечи сидела у изголовья своего славного Барни бледная маленькая миссис Стерк, одетая в грязный муаровый сак; глаза ее были красны от долгого плача.

Со свечи из бараньего сала пора было снять нагар, но, когда в дверях появился и склонился в поклоне мистер Дейнджерфилд, свет ее заплясал, преломляясь на отполированных пряжках его башмаков, отражаясь от граненых стальных пуговиц и горя в серебряных очках, где приобретал фосфорный блеск; на мистере Дейнджерфилде был красновато-коричневый кафтан из разрезного бархата с розовой подкладкой, длинный атласный камзол с вышивкой, изящные кружевные манжеты и галстук, стройную ногу облегал глянцевый шелк; в своих сверкающих драгоценностях, пурпурных одеждах, тонком белье он напоминал богача, явившегося с визитом вежливости на чердак к Лазарю^{199} .

Когда бедная маленькая миссис Стерк узрела это великолепие, она почувствовала себя обязанной вдвойне; ее изумляла доброта этого белоголового ангела в разрезном бархате, кружевах и бриллиантах, который спустился из горних пределов в унылую и скромную комнату ее хворающего мужа.

— Доктор Диллон еще не прибыл, мадам? Что ж, уже как раз время; скоро он появится. Как дела у пациента? Ха! Как обычно. Однако? Нет, он немного изменился, не правда ли?

— Как изменился, сэр? — спросила миссис Стерк, глядя испуганно.

— Разве вы не видите? Но не пугайтесь. Вот-вот придет врач, которому я во всем доверяю.

— Я не вижу, сэр. Что это, мистер Дейнджерфилд? Прошу, что это, сэр?

— Э… ничего особенного, просто в прошлый раз у него был не такой вялый вид, и лицо побледнело и осунулось — так мне кажется. А вам?

— О нет, сэр… это плохое освещение… и ничего больше, поверьте, сэр. Сегодня днем, заверяю вас, мистер Дейнджерфилд, в три часа, когда светило солнце, мы все отметили, что он хорошо выглядит. «Никогда не видел, чтобы больной так быстро поправлялся», — сказали бы вы днем.

Она сняла нагар и поднесла свечу к суровому лицу Барни.

— Что ж, мадам, надеюсь, скоро мы так и скажем. Благословенная это будет картина… — да, мадам?.. — когда он сядет здесь в кровати — а я верю, что это произойдет сегодня же, — и заговорит… Да, мадам?

— О, мой драгоценный Барни! — И бедная маленькая женщина залилась слезами, а потом пошли восторги, слова надежды и благодарности, разные истории и молитвы.

Тем временем Дейнджерфилд, держа в ладони часы, пощупал пульс больного.

— А ведь он стал лучше, сэр… его пульс, сэр… этим утром он был много сильнее, чем вчера вечером… это было ровно в десять… вы не замечаете, сэр?

— Хм… что ж, надеюсь, мэм, вскоре мы заметим, что ему вообще стало лучше. А теперь, вы все приготовили, что нужно?.. У вас есть, конечно, хорошо проветренная простыня?

— Простыня?.. Я и не знала, что она понадобится.

— Ну нет, так не годится, моя дорогая мадам… Приезжает доктор, а у вас ничего не готово; и вы хорошо сделаете, если пошлете в офицерскую столовую за льдом. Сейчас пять минут десятого. Если вы обо всем этом позаботитесь, мадам, я посижу здесь и присмотрю за больным… И вот что, мадам: необходимо принять меры, чтобы о приезде доктора Диллона не прослышал Тул.

Когда я в первый раз знакомился с письмами, содержание которых легло в основу этих страниц, меня поразил своим неправдоподобием тот факт, что доктор Стерк так долго прожил в состоянии комы. При удобном случае я спросил об этом своего знакомого, весьма выдающегося хирурга, и он успокоил мои