Англии, Хэггарти – в Германии. В 1944 году, когда Зайдль работал на ферме около Сайренсестера (режим содержания военнопленных уже не был таким строгим), он стал ухаживать за английской девушкой, работавшей там же. Около главных ворот охранники лагеря оставляли ему велосипед с перекинутой через руль армейской шинелью, чтобы Зайдль мог прикрыть свою робу. И когда он к побудке возвращался в свою постель, охранники делали вид, что ничего не замечают. Зайдль навсегда остался благодарен англичанам. Когда родился ребенок, на крестины пришли охранники и друзья-заключенные. Трогательно, правда? Англичане на высоте. Эта история ничего не напоминает?

– Каким образом? Вы ведь говорите о джо!

– Провалившемся джо. Об одном из тех, что были у Бена. Испытания, выпавшие на долю Хэггарти в немецком лагере для военнопленных, таких приятных воспоминаний вызывать не могли. Не важно. В 1948 году, числясь в Контрольной комиссии, Хэггарти подцепил Зайдля в ганноверском баре, завербовал его и отправил в Восточную Германию, в его родной Лейпциг. С тех пор он и был над ним главным. Дружба Хэггарти и Зайдля была ведущим колесом Берлинской станции за последние пятнадцать лет. Ко времени своего ареста на прошлой неделе Зайдль был четвертым человеком в министерстве иностранных дел Восточной Германии. Он был их послом в Гаване. Но вы никогда о нем не слышали? Никто о нем при вас даже не заикался? Ни Бен, ни кто-либо другой?

– Нет, – сказал я таким утомленным тоном, каким только мог.

– Раз в месяц Хэггарти привык ездить в Восточный Берлин и выслушивать Зайдля – в машине ли, на конспиративной квартире, на скамейке в парке – где угодно, это было обычным делом. После того как была воздвигнута Стена, деятельность Службы на время приостановилась, а потом встречи с соблюдением всех мер предосторожности возобновились. Игра состояла в том, чтобы переправиться туда на машине, принадлежащей странам четырехстороннего соглашения, – скажем, на армейском джипе, – ввести замену, выскочить в нужный момент и снова сесть в машину в оговоренном месте. Конечно, это связано с риском. Так оно и было на самом деле, но на практике срабатывало. Если Хэггарти был в отпуске или болел, встречи не происходили. Несколько месяцев назад Главное управление постановило, что Хэггарти должен представить Зайдля своему преемнику. Хэггарти уже достиг пенсионного возраста, Уиллис сидит в Берлине уже столько времени, что все это ему стоит поперек горла, и, кроме того, он знает слишком много секретов, чтобы ходить на прогулки за Занавес. В результате в Берлин отправляется Бен. У Бена безупречная репутация. Чист. Сам Хэггарти беседовал с ним – надо полагать, разговор был исчерпывающим. Уверен, что он не проявил снисходительности. Хэггарти вообще не отличается милосердием, а агентурная сеть из двенадцати человек – дело не такое уж простое: кто на кого работает и почему, кто кого знает в лицо, пути отхода, шифры, связные, клички, метки, радиоаппаратура, почтовые ящики, тайнопись, машины, оклады, дети, дни рождения, жены, любовницы. Многовато, чтобы все сразу да в одну голову.

– Я знаю.

– Это Бен вам сказал, да?

На этот раз я не стал на него кидаться. Твердо решил этого не делать.

– Мы это проходили. Ad infinitum [8], – сказал я.

– Да. Надеюсь, что проходили. Беда только в том, что теория сильно отличается от практики, не так ли? А кто его лучший друг, не считая вас?

– Не знаю. – Я был встревожен неожиданным поворотом. – Вероятно, Джереми.

– А фамилия?

– Голт. Он учился на нашем курсе.

– А из женщин?

– Я же говорил. Какой-то одной не было.

– Хэггарти хотел взять Бена с собой в Восточный Берлин, чтобы самому представить его, – продолжал Смайли. – Пятый этаж не вынес бы этого. Они пытались отвадить Хэггарти от своего агента и не хотели посылать двух человек в эту дыру, где и одного достаточно. Поэтому Хэггарти прошелся с Беном по карте города, где были места встреч, и Бен отправился в Восточный Берлин один. В среду он произвел предварительный осмотр и рекогносцировку местности. В четверг поехал снова, на сей раз на встречу. Поехал легально, в машине Контрольной комиссии марки “Хамбер”. В три часа дня он пересек контрольно- пропускной пункт “Чарли” и в условленном месте незаметно вышел из машины. Его дублер, как и было запланировано, ездил в машине три часа. В восемнадцать десять Бен благополучно сел в автомобиль и в восемнадцать пятьдесят въехал в Западный Берлин. О его возвращении была отметка в журнале на КПП. Он сам себя завез на квартиру. Беспроигрышный вариант побега. Уиллис с Хэггарти ждали его в штаб-квартире, но он не приехал, а позвонил из дома. Он сказал, что встреча прошла, как и было запланировано, но что обратно он не привез ничего, кроме высокой температуры и диких болей в животе. Не могли бы они отложить опрос до утра? С большим сожалением они согласились. И с тех пор не видели его и не слышали. У него был довольно веселый голос, несмотря на недомогание, которое, они решили, произошло на нервной почве. Бен когда-нибудь при вас болел?

– Нет.

– Он сказал, что их общий друг находился в отличной форме, настоящая личность и так далее. Ясно, что по телефону он больше ничего не мог сказать. Его кровать была не тронута, с собой он не взял никаких лишних вещей. Нет доказательств, что он звонил из квартиры. Нет доказательств, что его похитили. И нет доказательств, что его не похитили. Если же он собрался дезертировать, то почему тогда не остался в Восточном Берлине? Если бы его хотели перевербовать и вернуть нам, то не стали бы арестовывать его сеть. А если хотели похитить его, то почему не сделали этого, пока он был по их сторону Стены? Нет никаких серьезных данных, которые свидетельствовали бы о том, что он уехал из Западного Берлина через одно из проверенных окон – поездом, автобаном, самолетом. На отметку в журнале на КПП нельзя полагаться, ведь он, как вы говорите, был обучен. Насколько нам известно, из Берлина он вообще не выезжал. С другой стороны, мы думали, что он мог прийти к вам. Не делайте такого удивленного лица. Ведь вы его друг, правильно? Лучший друг? Ближе и нет никого. Молодой Голт не в счет. Он нам сам так и сказал: “Самым близким приятелем Бена был Нед. Если бы Бену потребовалось к кому-нибудь обратиться, обратился бы к Неду”. Боюсь, что вещественное доказательство это все же подтверждает.

– Какое вещественное доказательство?

Ни многозначительной паузы, ни эффектного изменения тона, никакого предупреждения: просто старина Джордж Смайли в своем извиняющемся репертуаре.

– У него в квартире обнаружено письмо, адресованное вам, – сказал он. – Без даты, лежало в ящике. Скорее каракули, а не письмо. Наверное, он был пьян. Боюсь, это любовное письмо. – И, вручив мне его фотокопию, он налил нам обоим еще виски.