шофером опередил его. Он видел ферму со старым плугом в сарае, мигавшую неоном вывеску с поврежденным медведем, на окнах ящики с геранями, красными как кровь. Он видел ветряную мельницу, похожую на гигантскую перечницу, и множество белых гусей в поле, подгоняемых ветром. Видел цапель, мелькавших, как паруса, над болотами. Слишком быстро он ехал. «Надо было чаще ездить, – подумал он, – мне не хватает практики, я себя не контролирую». Тармак на дороге перешел в гравий, гравий в пыль, и пыль заклубилась вокруг машины словно в бурю. Он въехал в сосновую рощу и на другом ее конце увидел указатель с надписью: «СДАЮТСЯ ДОМИКИ ДЛЯ ОТДЫХА» – и ряд закрытых ставнями асбестовых бунгало, ожидающих обновления к лету. В отдалении Смайли увидел заросли мачт и низкую бурую воду. Машина направилась к мачтам, подпрыгнула на выбоине и под днищем раздался жуткий треск. Смайли решил, что оторвался глушитель, ибо шум мотора вдруг стал много громче и половина водоплавающих Шлезвиг- Гольштейна бросилась наутек при его приближении.

Он миновал ферму и, проехав под густыми зелеными кронами деревьев, вылетел на яркий слепящий свет, где его глазам предстали покосившийся причал и несколько бледно-оливковых тростников, а все остальное пространство занимало огромное небо. В небольшой бухточке справа стояли лодки. Старенькие дома-фургончики выстроились вдоль дороги, на веревках между телевизионными антеннами висело застиранное белье. Он миновал палатку, разбитую среди собственного огорода, и пару разваливающихся бараков, которые когда-то принадлежали военным. На стене одного из них вставал бредовый солнечный восход – краска на нем уже стала осыпаться. Возле барака стояли три старые машины и высилась куча мусора. Смайли выключил мотор и пошел по дорожке меж тростников к берегу. В гавани находилось несколько импровизированных плавучих домиков – некоторые переделали из десантных судов военного времени. Здесь было холоднее и почему-то темнее. Яхточки для дневного плавания стояли отдельно, большинство под брезентовыми чехлами. Щебетали какие-то радиоприемники, но сначала Смайли не увидел никого. Через некоторое время он обнаружил заводь и в ней причалившую к берегу синюю лодку. А в лодке – грубого на вид старика в парусиновой куртке и черной шапке с козырьком, который сидел и массировал себе шею, будто только что проснулся.

– Вы Вальтер? – спросил Смайли.

Старик, продолжая массировать шею, вроде бы кивнул.

– Я ищу Отто Лейпцига. Мне сказали на верфи, что я могу его найти здесь.

Глаза у Вальтера выглядели как две миндалины, всаженные в сморщенную коричневую бумагу кожи.

– «Исадора», – вымолвил он.

И указал на шаткий причал дальше по берегу. «Исадора» стояла у самого его конца; сорокафутовая моторка, видавшая лучшие дни, гранд-отель в ожидании сноса. Иллюминаторы были зашторены, один из них разбит, другой заклеен клейкой лентой. В какой-то момент Смайли чуть не упал и дважды вынужденно перепрыгивал через проломы, рискуя сломать свои короткие ноги. Добравшись до конца причала, он понял, что «Исадора» на плаву. Сбросив свои швартовы с кормы, она футов на двенадцать продвинулась в море, что, по-видимому, являлось самым дальним расстоянием, на какое она могла уплыть. Дверцы в кабину закрыты, окошки зашторены. Моторка оказалась немаленькая.

Старик сидел в лодке, опустив весла, ярдах в шестидесяти. Выплыл из заводи понаблюдать. Смайли сложил руки рупором и крикнул:

– Как мне до него добраться?

– Если он нужен, покричите, – старик, казалось, вовсе не повышал голоса.

Смайли повернулся к старой моторке и крикнул:

– Отто!

Крикнул тихо, потом громче, но на «Исадоре» ничто не шевельнулось. Смайли внимательно смотрел на занавески. Потом перевел взгляд на маслянистую воду, бившуюся о ржавый корпус. Он прислушался, и ему показалось, что он слышит музыку, похожую на музыку в клубе герра Кретцшмара, но она вполне могла доноситься и с другого суденышка. А Вальтер с шоколадным лицом наблюдал за ним с лодки.

– Крикните еще, – хрипло произнес он. – Кричите, кричите, если хотите до него добраться.

Но Смайли инстинктивно не желал, чтобы старик им командовал, чувствуя, как тот стремится подавить его, в глубине души презирая, и ему было неприятно.

– Он там или нет? – крикнул Смайли. – Я сказал: «Он там или нет?»

Старик не шелохнулся.

– Вы видели его на катере? – не отступался Смайли.

Он увидел, как шоколадная голова повернулась, и понял, что старик сплевывает в воду.

– Этот дикий кабан приходит и уходит, – услышал Смайли. – Мне-то что!

– Когда он в последний раз приходил?

На их голоса высунулась пара голов с других суденышек. Они тупо уставились на Смайли, маленького толстого незнакомца, стоявшего в конце разбитого причала. А на берегу собралась разноперая группа: девчонка в шортах, старуха, двое светловолосых, одинаково одетых парнишек. Что-то объединяло их, несмотря на разнородность, – внешность обитателей тюрьмы, следование одинаковым бандитским законам.

– Я ищу Отто Лейпцига, – обратился ко всем Смайли. – Пожалуйста, может кто-нибудь мне сказать, он тут?

На плавучем домике неподалеку бородатый мужчина опускал в воду ведро. Глаз Смайли выхватил именно его.

– Есть кто-нибудь на борту «Исадоры»? – обратился он к бородачу.

Вода в ведре забулькала. Бородатый мужчина все так же молча вытащил его.

– Посмотрели бы в его машине, – пронзительно крикнула с берега женщина, а может, девочка. – Ее увезли в лес.

Лес в сотне ярдов от берега состоял главным образом из молодых насаждений и берез.

– Кто? – воскликнул Смайли. – Кто ее туда отогнал?

В ответ не раздалось ни звука. Старик подгреб к причалу, подвел корму к ступенькам. Не раздумывая, Смайли прыгнул к нему в лодку. Старик несколькими ударами весел подвез его к борту «Исадоры». Меж его потрескавшихся старых губ торчала сигарета и, как и глаза, выглядела неестественно яркой на мрачном обветренном лице.

– Издалека приехали? – пробурчал старик.

– Я его друг, – отозвался Смайли.

Ржавая, обвитая водорослями лесенка на «Исадоре», как и палуба, оказалась скользкой от росы. Он огляделся, выискивая признаки жизни, и не увидел ничего. Стал высматривать следы – тщетно. Пара удочек, притараненных к ржавым поручням, свисала в воду, но они могли болтаться уже не одну неделю. Он прислушался, и ему снова почудились слабые звуки оркестровой музыки. С берега? Или откуда-то издалека? Не то и не другое. Звук шел из-под ног, и складывалось впечатление, будто пластинку на семьдесят восемь оборотов играли со скоростью тридцать три.

Он взглянул вниз и увидел, что старик в лодке откинулся назад и, надвинув на глаза козырек шапки, медленно дирижирует в такт музыке. Смайли дернул дверцу кабины – она оказалась запертой, но не выглядела крепкой – ничто на этом суденышке не выглядело крепким, – поэтому он прошелся по палубе и обнаружил отвертку, дабы использовать ее в качестве рычага. Он просунул ее в щель и начал дергать вверх-вниз, и вдруг, к его изумлению, вся дверь с грохотом вылетела вместе с притолокой, петлями и замком, сопровождаемая ливнем красной пыли от гнилого дерева. Большой мотылек медленно ударился о щеку Смайли, и кожа потом довольно долго почему-то горела, так что он даже засомневался, мотылек ли это, может быть, пчела? В кабине царила кромешная тьма, но музыка звучала чуть громче. Смайли стоял на верхней ступеньке лесенки, однако, несмотря на слепящий свет яркого дня за его спиной, темнота внизу не рассеивалась. Он повернул выключатель. Ничего не изменилось; тогда Смайли попросил у старика в лодке спички.

Козырек шапки не шевельнулся, старик продолжал дирижировать. Смайли едва не взорвался. Тогда он гаркнул, что было мочи, и коробок спичек упал у его ног. Спустившись в кабину, Смайли чиркнул спичкой и увидел транзистор, на последнем издыхании передававший музыку, – во всем помещении только он и уцелел, только он и функционировал среди окружающего разгрома.