Калягин помолчал.

– Там мину на дороге нашли, – ответил Калягин.

– Мощную?

– ТМ-62. На танк хватает.

– Только мину? Без людей?

Калягин перевел взгляд с Цоя на Кирилла, сидевшего в глубине «Чайки». Открыл было рот, а потом нехорошо улыбнулся и произнес:

– А вы вот сидите и думайте, нашли или нет. Так что извините, Константин Кимович, проехать никак нельзя. Хотя я бы именно вашу «Чайку» пропустил с удовольствием.

Цой вылез из машины, прошел к Саше Борскову и что-то коротко приказал. Джип сопровождения начал пятиться назад, а за ним поехали «Мерседес» и «Чайка».

– Ну пошли прогуляемся, – сказал Цой.

Через двести метров выяснилось, что Цой угадал верно: за поворотом их ждала всего одна машина, и при ней непременный, как запаска, охранник, и если б Цой взял своих, то его охрана все равно бы в машину не влезла.

Спустя три минуты машина закатилась в подземный гараж. Свет в гараже был тускл и скуден, откуда-то капала вода, и двери лифта подпирали два массивных атланта в камуфляже и со «стечкиными».

Лифт в гараже по проекту не было. Его поставили три года назад, когда после покушения чудом выживший Извольский был вынужден почти год передвигаться в инвалидной коляске.

– Вам сюда, – сказал Володя Калягин.

Лифт остановился на третьем этаже, в гостиной, соединенной с зимним садом. Пальмы тихо шевелили растопыренными пятернями, и единственный свет, который был в гостиной, шел от приглушенных неярких светильников, укрепленных в стыках стеклянной крыши.

Извольский был один. Он сидел в мягких креслах у низкого столика, и рядом со столиком стояли еще два кресла и диван. На столике красовался трехлапчатый телефон с громкой связью и бутылка коньяка. В изысканном дизайнерском камине, похожем на стеклянную луковицу, догорали березовые дрова. Извольский был полностью одет, в свежей белой рубашке, видимо для самолета.

– А ведь ты, Денис, в федеральном розыске, – уточнил Извольский.

Денис молча сел в кресло наискосок от хозяина.

Цой и Кирилл уселись на диван.

Присутствие Кирилла сильно смущало Черягу. Кирилл был безмерно предан Степану, жесток, хитер и не очень умен. Последним аргументом в любом споре он всегда считал ствол, – то есть был бандитом в прямом смысле этого слова. В отличие от покойника Бельского.

– Итак, господа, – спросил Извольский, – что вы трое собираетесь мне сказать?

Денис кашлянул. От того, насколько убедительны будут его аргументы, зависела будущее ахтарского холдинга. И судьба группы «Сибирь». И уж конечно его, Дениса, собственная жизнь.

– Прежде всего я хотел бы уточнить, Слава, в каком состоянии находятся твои переговоры с Ревко о передаче всех активов группы в государственный холдинг?

– Это мои переговоры и мои активы.

– Вероятно, тебя заинтересует информация, что Ревко ведет аналогичные переговоры с Константином Кимовичем. И руководителем холдинга обещает назначить его ставленника.

Извольский внимательно поглядел на Цоя.

– В самом деле?

Цой, усмехнувшись, кивнул.

– И я хотел, чтобы вы уточнили, Константин Кимович, что вы согласились на это предложение, так как были убеждены, что Ревко работает на вас и что этот государственный холдинг, на самом деле – это всего лишь способ отнять собственность у Славки.

– Допустим.

– У Степана и у Ревко были не очень хорошие отношения, – сказал Извольский, – особенно после того, как Ревко стал отбирать у него авиазавод.

– Да, мы все знаем про этот разговор между Ревко и Степаном – в присутствии свидетелей. Очень удачно, что там было много свидетелей. Но, насколько я понимаю, был и другой разговор, с глазу на глаз. В котором принимали участие Цой, Ревко и Степан. И там аргументы были совсем другие. Там Ревко сказал Степану, что это идея Извольского – отобрать авиазавод. И, мол, что если Извольский его не отберет, то в отместку разрушит программу «МиГ-Еврофайтер». И что он сумел отчасти нейтрализовать АМК, предложив передать черловский авиазавод в государственный холдинг. В этом разговоре Ревко заверил Степана, что человек, вложивший свыше тридцати миллионов личных долларов в государственное дело, достоин уважения и прощения – что бы он не совершал в прошлом. Он сказал: «Немногие люди с чистой биографией сделали для нашего ВПК то, что сделали вы, Степан Дмитриевич». И пообещал, что новый Кремль никогда не пойдет против Степана, – скорее поддержит его претензии на роль общероссийского посредника между криминалом и бизнесом. И именно этот разговор, а вовсе не громкая ссора, заставили Степана согласиться на проигрыш иска. Он считал, что ничего не теряет, напротив, – что это он кидает Славу. Тебя, к примеру, не удивило, что Степан не вывел из ЧАЗа ничего, даже акций «Русского неба»?

– Мало ли почему не вывел, – медленно сказал Извольский, – потому, что не бизнесмен, а бандит. А Саша Ревко не очень-то жалует бандитов.

– Так ведь весь и вопрос, кто бандит, а кто нет. Ведь трупы-то в истории появлялись с удивительной регулярностью. И мне лично Ревко прямо заявил, что трупы плодит Бельский, потому что ему это выгодно. Ведь чем больше криминальная составляющая конфликта, тем выше будет потом доля Бельского. А Косте и Степану он сказал что-то вроде: «Извольский называет свой бизнес чистым, но его зам убивает людей». Потому что опять-таки, чем выше криминальная составляющая конфликта – тем важней в нем моя роль.

– Вопрос в том, – заметил Извольский, – когда он врал, а когда нет.

– Он врал в обоих случаях, – сказал Денис. – Весь расчет Александра Феликсовича Ревко строился на двух привычках российского бизнеса: к хроническому вранью и хроническому недоверию. Допустим, Бельский везде повторяет, что я заказал Мансура и Горного. Никто в нашей группе даже и не подумает, что Бельский действительно в это верит, а не пользуется возможностью посадить своих врагов за свои же преступления. Допустим, я везде повторяю, что Горного убил Бельский. Ни Бельский, ни вы, Константин Кимович, даже не на секунду не допускали мысли, что я действительно в это верю, а не отчаянно пытаюсь оправдаться.

– Сейчас в это трудно поверить даже мне, Денис, – жестко сказал Извольский.

Денис положил на стол фотографию.

– Этот снимок сделан пятнадцать лет назад в Сирии. Как видите, здесь на снимке четверо. Летчик – это Миша Рубцов, нынешний шеф-пилот ЧАЗа. Второй – сирийский шеф службы безопасности, третий – Саша Ревко. Это он тогда продавал самолеты Сирии. Четвертый – сопровождающий Ревко, как видите, он на этой фотографии стоит спиной.

Извольский взял снимок.

– Ну и что? Я и без тебя знал, что Ревко торговал МиГами…

– А вот на этом снимке сопровождающий повернулся лицом.

Денис протянул своему хозяину вторую фотографию: и Вячеслав Извольский, приглядевшись, с изумлением узнал в ушастом лейтенанте госбезопасности, выглядывавшем из-за плеча Ревко, – молодого Олега Самарина.

– Самарин работал не на меня и не на Степана, – сказал Денис, – Самарин работал на Ревко. Они были знакомы очень давно и состояли в одной и той же организации. В свое время, когда мы пробивали назначение Самарина, я отметил одну маленькую деталь: у Самарина был липовый диплом об окончании Пермского педагогического института. Тогда я просто решил, что это вполне в стиле Олега. На самом деле это был документ прикрытия. Самарин кончал Высшую Школу КГБ, и когда после возвращения из Сирии чекисты решили внедрить его в ряды милиции, ему конечно не могли выдать настоящий диплом. И взамен выдали фальшивку, как это принято в таких случаях на Лубянке. Именно этот снимок – вернее, другой такой же, – увидел Степан в квартире Миши Рубцова за два часа до своей гибели. Именно поэтому он позвонил