На верхней ступеньке Кэти замешкалась: падре Грегорио не испытывал к ней ничего, кроме презрения. Он никогда не станет помогать ей. Он решительно велел ей возвращаться в Штаты. Она заставила себя рывком открыть тяжелую дубовую дверь и вошла в холодную, освещенную лишь свечами темноту. Она бегло осмотрела алтарь и небольшие украшенные ниши, где в маленьких красных светильниках мерцали свечи, но священника там не было. А потом она увидела его. Он не был занят чем-то, как она предполагала, а просто одиноко сидел на второй скамье. Его седая голова была наклонена, плечи опущены, то ли в отчаянии, то ли в благоговейной молитве.
Она тяжело вздохнула, остатки мужества покинули ее. Он никогда не поможет ей. Падре Грегорио не любил ее так же, как и Эдуарде, и на то были причины. Повернувшись, Кэти пошла назад по проходу.
– Сеньорита! – Резкий, властный голос падре Грегорио просвистел как кнут, заставив се содрогнуться всем телом.
Кэти медленно повернулась и взглянула ему в лицо. Он стоял в центре прохода, глядя на нее более сурово, чем когда-либо.
Кэти с трудом проглотила ком, застрявший в горле, и попыталась набрать воздуха в грудь.
– Падре Грегорио, – сказала она нервным, умоляющим голосом, – я знаю, что вы думаете обо мне, и не виню вас. Но до вчерашнего вечера я не понимала, почему для Рамона было так унизительно позволить мне платить за вещи, особенно в деревенском магазине. Вчера, когда Рамон обнаружил, что я наделала, он пришел в ярость. За свою жизнь я никогда, никогда не видела человека в такой ярости. – Ее голос упал до задыхающегося шепота:
– Он отправляет меня назад домой.
Она посмотрела на его строгое лицо в надежде обнаружить хоть какой-нибудь признак понимания или сочувствия, но он смотрел на нее прищуренными пронзительными глазами.
– Я не хочу уезжать, – всхлипнула она. Она подняла руку в беспомощном, умоляющем жесте, и, к ее полному ужасу, слезы брызнули из глаз и потекли по щекам. Слишком униженная, чтобы смотреть на священника, Кэти безуспешно пыталась остановить их.
– Я хочу остаться с ним здесь, – пылко добавила она. Священник мягко прошептал:
– Почему, Екатерина?
Кэти вздрогнула в изумлении. Он никогда раньше не называл ее как прихожанку, и она застыла от невероятной нежности в его голосе. Он приближался к ней, и медленная улыбка осветила черты его лица.
– Скажи мне почему, Екатерина? – Тепло и доброта его голоса подали надежду сердцу Кэти.
– Я хочу остаться здесь, потому что хочу выйти замуж за Рамона, я больше не хочу избегать свадьбы, – сказала Кэти с детской прямотой. Ее голос приобрел силу, когда она продолжила:
– Я обещаю вам, что сделаю его счастливым. Я знаю, что сумею. И он, он сделает меня такой же счастливой.
Не было никаких сомнений в том, что падре Грегорио улыбнулся и, к глубокому восторгу Кэти, начал задавать те же вопросы, ответы на которые он пытался получить в понедельник.
– Ты будешь ставить его потребности выше собственных?
– Да, – прошептала Кэти.
– Ты полностью вверяешь себя этому браку и видишь в нем главную цель своей жизни?
Кэти энергично кивнула и добавила:
– Я буду самой замечательной женой, какую вы когда-либо видели.
У падре Грегорио дрогнули губы.
– Ты будешь слушаться его, Екатерина? Кэти с укором посмотрела на него:
– Вы же говорили, что не будете просить меня обещать это.
– А если я все-таки попрошу?
Кэти взвесила на внутренних весах твердость своих убеждений и будущее счастье. Счастье перетянуло. Она посмотрела падре Грегорио прямо в глаза и сказала:
– Я обещаю.
Его глаза блеснули от смеха.
– Вообще-то я только навожу справки. Кэти с облегчением перевела дух:
– Это хорошо, потому что я вряд ли бы сумела сдержать это обещание. – Она умоляюще произнесла:
– А теперь вы обвенчаете нас?
– Нет.
Он сказал это так по-доброму, что на какой-то миг Кэти показалось, что она просто не поняла его.
– Нет? – повторила она. – Но почему, почему же нет?
– Потому что вы до сих пор не сказали то, что мне необходимо услышать от вас.
Сердце Кэти стучало около самого горла, краска отхлынула от ее лица. Она закрыла глаза, не желая вспоминать себя, выкрикивающую эти слова… Нужно научиться произносить их опять.
– Я… – У нее сломался голос. – Я не могу. Я не могу сказать. Я хочу, но я…
– Екатерина! – сказал с тревогой падре Грегорио. – Садитесь! – быстро произнес он, усаживая ее на