начальника Контртеррористического штаба. «Тебя просто слишком пугает Арзо, – подумал Панков, – но он больше не сепаратист, и ты не у него в подвале».

И все-таки полпред президента по Кавказскому федеральному округу чувствовал странный комфорт при мысли, что сидевший рядом с ним человек резал горло российским солдатам, потому что берег патроны.

Первый труп раскопали через двадцать минут.

Джаватхан коротко кивнул Панкову, поднялся и повел его за собой.

Человек в камуфляже лежал ничком возле острых серых колючек. Почему-то он был босой. Один из людей Джаватхана проговорил что-то вполголоса.

– Что? – спросил Панков. Джаватхан присел на корточки и показал:

– Затылок, он убит выстрелом в затылок.

Потом он перевернул труп, распахнул камуфляжную куртку, надетую прямо на загорелую грудь, и оттянул резинку штанов, показывая серые несвежие трусы и белое тело под ними.

Панков резко втянул воздух сквозь зубы и пошатнулся.

Человек был убит из огнестрельного оружия, в этом не было никакого сомнения: пуля, вошедшая в затылок, так разворотила лицо, что трудно было понять, стар этот человек или молод. Но далеко не все повреждения на трупе были от пули. Человек был чудовищно худ, его мускулы обвисли, и резинка трусов разделяла его тело на белый пах и бронзовый от загара верх. Панков вдруг вспомнил, что у «лесных братьев» кожа всегда белая: вечно в камуфляже, вечно в лесу, вечно настороже. Этот человек был худ, так, как может быть худ узник Освенцима или заключенный, которого морили голодом, но он загорел за лето, и еще на нем были трусы, а ваххабиты ходили без трусов. По левому плечу шли здоровенные, с пятак, ожоги, и Панков вдруг почему-то понял, что это – не сигарета. Ожоги были слишком большие. Это – сигара.

Джаватхан задрал покойнику слишком широкую штанину, и Панков, содрогнувшись, увидел гнилое месиво на месте коленных чашечек. Их пробили или прострелили – не день и не два назад, и было понятно, что ни один человек, у которого переломаны коленные чашечки, даже если он не загнется от болевого шока, не в состоянии после этого бегать по горам.

Джаватхан и еще один горец стали стаскивать с покойника штаны, и тут охранник Панкова Сережа Пискунов не выдержал. Он отбежал в сторону, перегнулся за камень и начал блевать.

Второй труп положили перед Панковым через две минуты. Людей вокруг было немного, люди Джаватхана сторожили выход на поляну, оберегая стыд умерших, но Панков видел толпу в трех метрах за камнями. Джаватхан поднял руку второго мертвеца и показал Панкову.

– У него вырваны ногти, – сказал Джаватхан.

– Да, – сказал Панков, – клещами, наверно.

– Вот именно. Ты думаешь, кто-то в бою носит с собой клещи? Запомни на всякий случай: если ты взял человека в бою и тебе надо быстро с ним поговорить, лучше всего просто отстреливать ему пальцы.

Голова Панкова кружилась от жары и от запаха гниющего мяса. Ему казалось, что он провел на горе уже полдня, и он изумился, когда глянул на часы и обнаружил, что прошло всего сорок минут. «Интересно, что будет, если я потеряю сознание? – подумал Панков. – Все эти горцы наверняка решат, что я слабый человек А мне просто жарко».

Он сел на камень и молча ждал, пока выкопают остальные трупы. А когда он поднял глаза, то увидел, что толпа у края рощицы расступается и сквозь нее идут глава республиканского УФСБ генерал-майор Шеболев и командир спецподразделения ФСБ «Юг» полковник Хаджиев.

Панков встал, украдкой покосился на трупы. Их было уже четырнадцать. У некоторых были только отрезаны уши. Панков вспомнил оперативную съемку, которую показывали вчера по телевизору, и про себя изумился тому, что в кадр не попали следы пыток. Оператор не мог этого не видеть. И Шеболев, если он осматривал вчера трупы, тоже не мог. Скорее всего, он решил покрывать Арзо до последнего. Он предпочел дать чеченцу медаль за бой, которого никогда не было, нежели поставить под удар всю деятельность Контртеррористического штаба.

– Привезите сюда родственников тех, кого украли за последний месяц, – вполголоса приказал Панков Джават-хану, – особенно если их украли на белой «ниве» без номеров.

– Они не успеют. По нашим обычаям, их надо похоронить до захода солнца.

– Хорошо. Тогда мы отвезем их в Торби-калу. Поедем в одной из твоих машин, в остальные погрузим трупы. Мешки в селе найдутся?

Шеболев уже был совсем рядом, и Панков решительно шагнул ему навстречу. Лицо генерала было цвета свеклы, и он дышал тяжело и с присвистом, как закипающий чайник. Белая рубашка взмокла от пота, и галстук болтался на раздернутом воротничке дохлой селедкой. Панков испытал легкое удовлетворение при мысли, что генералу подъем дался еще хуже, чем ему.

Арзо Хаджиев стоял за генералом совершенно неподвижно. Он был в камуфляжной форме и тяжелых солдатских ботинках. Поверх камуфляжа он надел тяжелый бронежилет, и левый пустой рукав командира был пристегнут к поясу. На черных с проседью волосах косо сидел краповый берет, и на смуглом лице Арзо не было ни единой капельки пота.

– Что вы себе позволяете, Владислав Авдеевич! – заявил Шеболев. – Да я чуть с ума не сошел, когда узнал, что ваш кортеж не приехал в аэропорт! Я думал – теракт! Похищение! И вдруг оказывается, что вы тут занимаетесь какой-то самодеятельностью…

– Я расследую похищение и убийство людей.

– Это преступники! Ваххабиты!

– Сомневаюсь. К тому же Арзо Хаджиев не та инстанция, которая способна отличить ваххабита от неваххабита.

– Вы предвзято относитесь к Хаджиеву, – сказал Шеболев, – у вас личные счеты, я знаю. Но в своем стремлении сводить личные счеты вы не должны позорить авторитет федеральной власти!

Владислав схватил начальника УФСБ за шиворот.

– У меня с ним личные счеты, – сказал он, – ты совершенно прав. Однажды, когда я сидел в подвале у Арзо, меня вытащили наружу и заставили скормить собакам трупы русских солдат. И ты знаешь что? Те трупы выглядели точно как эти. Тебе никогда не приходилось скармливать трупы собакам? А, Геннадий Васильевич?

Шеболев стал совсем уже пунцовым и переводил взгляд с Панкова на толпу и обратно.

– Берегись, Слава, – вполголоса сказал Хаджиев, – ты будешь не первый полпред, который пропал в горах.

Панков вне себя повернулся к нему. Хаджиев стоял перед ним, в глухом бронежилете и камуфляже, с пристегнутым к поясу лоскутом вместо левой руки. Темные, как донышко котла, глаза глядели на полпреда с тем же равнодушием, что и на трупы, и морщины на его лице были как траншеи, отрытые временем.

Девять лет это лицо убийцы снилось Панкову по ночам. Девять лет он боялся этого человека. А пять часов назад он, Владислав Панков, лично поздравил этого человека с успешной спецоперацией. Операцией, которая, как теперь выяснилась, была просто сбросом трупов. Трупов людей, которых пытали несколько недель и убили выстрелом в затылок, чтобы провертеть очередные дырочки под новые ордена.

В следующую секунду Панков ударил Хаджиева. Он ударил его так, как показал ему Ниязбек, не кулаком и не ребром ладони, – растопыренной пятерней в нос, с силой выбрасывая от себя руку и норовя заехать Арзо в глаза. Точнее, он попытался это сделать. Уже у самого лица здоровая правая рука чеченца перехватила запястье полпреда и дернула. Трава и небо вдруг поменялись местами, неведомая сила скрутила тело одним гигантским наручником, и тут же солдатский ботинок Арзо поддел его чуть ниже солнечного сплетения.

Полпред рухнул на четвереньки, как болонка, очки слетели в короткую колючую траву, и в довершение всего его начало мучительно, резко рвать – прямо на виду у всей толпы.

Что-то заорал генерал Шеболев, начальник охраны схватил Панкова за шиворот и потащил прочь, и когда полпред вскочил на ноги, задыхающийся и красный от стыда, он увидел, что вся его охрана и Джаватхан стоят, наставив на Арзо автоматы, а чеченец с улыбкой поднимает пустую правую руку.

– Слушай, Джаватхан, это он меня ударил, – сказал Арзо. – Я вообще ничего не сделал.

– Пошли, – сказал Сергей, – быстро пошли отсюда.

Но Панков никуда не пошел, а молча сел у трупов, и рядом с ним стал Джаватхан. Некоторых мертвецов