толпу и прислонился к стене. Маретэн тут же позабыла про других танцующих — парень прижался к каменной стене, раскурил косяк лаага и с наслаждением вдохнул едкий дым.

— Если решишь с ним поговорить, то о нашей тайне придется умолчать.

Она кивнула.

— Ты все равно молодец, — проговорил Сорннн, взяв ее за руку, — не знаю, что бы я без тебя делал.

Свет потух, музыка стала чуть тише и спокойнее, словно наступила небольшая передышка, и вот новый бешеный взрыв сотряс зал. Сорннн оглянулся, будто опасался, что кто-то за ними следит.

— Хочу кое-что тебе сказать, — прошептал он на ухо Маретэн, — о моем отце.

Они не разговаривали об отце Сорннна со дня смерти Теттси. Зато однажды ночью возлюбленный познакомил Маретэн с матерью. Петтре Ауррр и Маретэн друг другу очень понравились и вместе ходили к прудам за чертой Аксис Тэра, где рассеяли прах Теттси. Маретэн еще не решилась открыть коробочку из красного нефрита, которую завещала ей Теттси. Она просто не могла заставить себя взять ее в руки. Маретэн казалось — она никогда не примирится со смертью бабушки.

Сорннн нежно коснулся губами уха Маретэн.

— Всю свою жизнь я считал отца прекрасным бизнесменом, которого в'орнны избегают из-за того, что он сблизился с коррушами, полюбил их обычаи, культуру, жизненный уклад. Через них отец научился любить Кундалу и решил посвятить свою жизнь спасению ее жителей. Он тайно помогал Сопротивлению и снабжал отряды деньгами. Теперь я вижу его совсем иным.

— Это из-за матери.

— Да, но дело не только в ней, — сказал Сорннн. — Благодаря Теттси я перестал смотреть на отца с детским обожанием. Теперь, кажется, я понял, каким он был на самом деле. Я и сейчас не сомневаюсь, что он искренне любил коррушские степи и их обитателей. Однако главной страстью в его жизни был риск. Выслушав маму, я взглянул на отца ее глазами и по-новому осознал многие его поступки. — Губы Сорннна вновь прижались к уху Маретэн. — Ты ведь понимаешь меня, правда? Обожающий риск в'орнн не захочет, чтобы его жена была свободной и независимой. Потому что домой он приходит отдыхать, и ему не нужны неожиданности или инакомыслие со стороны жены и детей. — Сорннн прижался к щеке Маретэн, а она обняла его за шею. — Чем больше риска, тем жестче становился отец. На определенном этапе он уже не мог себя контролировать. Испортив отношения с мамой, отец тем самым разрушил семью, потому что ничто не могло восполнить ее отсутствия.

Сорннн отстранился и снова огляделся по сторонам. На этот раз не испуганно, а как-то настороженно, будто пытался уловить в напоминающем пещере зале малейшее изменение. Музыка продолжала грохотать.

— Думаю, Теттси знала об отношениях между родителями, — продолжал он. — Твоя бабушка пыталась объяснить мне, в чем был не прав отец, и предупредить. Ей не хотелось, чтобы я ухаживал за тобой и втягивал в свои тайны, пока не разберусь в собственных чувствах. Теттси боялась, что ты повторишь мамину судьбу.

Внезапно Маретэн опять стало страшно.

— Сорннн…

— Пожалуйста, не перебивай, а не то я и сам собьюсь, — покачал головой Сорннн. — Я полюбил тебя с первого взгляда. Но без доверия развивать отношения не было смысла. Понимаешь? Потому что ты такая, как есть, не похожая на других тускугггун, сильная и бесстрашная.

— Почему ты считаешь меня сильной и бесстрашной?

— Ты ведь уже знаешь, что за мной следит Олннн Рэдддлин. Стоит продолжать?

— Спасибо за то, что любишь меня и доверяешь. — Маретэн взяла Сорннна за руку и, заглянув в глаза, забыла обо всем. — Не знаю. С одной стороны, я хочу, чтобы ты все мне рассказал, с другой — захватывает дух от того, что я могу услышать.

Сорннн поцеловал ее в щеку.

— Ты художница, Маретэн. Возможно, тебе следует оставаться только художницей.

Она обвила его шею руками.

— Отведи меня домой, Сорннн.

Сорннн нашел ее трепещущие губы, и они слились в долгом страстном поцелуе. Казалось, их сердца бьются в унисон стремительной музыке, и они не разнимали объятий всю дорогу до мастерской Маретэн.

В мастерской имелся чердак с застекленной крышей. Несколько лет назад Маретэн поставила на чердаке кровать и кое-какую мебель — это казалось ей необходимым, ведь она часто работала допоздна, и вдохновение могло прийти в любой момент. Со временем художнице даже понравилось спать под звездами — Маретэн считала это очень романтичным. Но теперь ей лучше всего спаслось вместе с Сорннном. Оставаясь одна, Маретэн скучала по теплу его тела и сильным рукам, баюкавшим ее перед сном.

Вернувшись из клуба, они занимались любовью, и чердак превратился в звездный храм, блистающий, волшебный, принадлежащий только им. Казалось, они никогда не насытятся друг другом. Однако вот все завершилось. Они, обессилев, лежали, обнявшись, и Маретэн заплакала от счастья.

— Сорннн, — прошептала она.

— Да?

— Любимый…

— Ва тарабиби.

— Да, ва тарабиби.

Услышав, как возлюбленная говорит по-коррушски, он рассмеялся.

— Сорннн, Я никогда не была так счастлива.

Он приподнялся на локте.

— И я, ва тарабиби.

Они говорили о многом, даже о таких вещах, что у Маретэн дух захватывало. Сорннн уважал ее мнение, и от этого она любила его еще больше.

Спрятав в ладонях лицо, Маретэн украдкой посмотрела на Сорннна.

— Спать совсем не хочется. — Она неохотно отстранилась от любимого. — Мне нужно работать, — добавила она, зажигая лампу. — Если ты устал, то…

— Я буду на тебя смотреть, — тихо сказал Сорннн. — До самого утра, пока ты не закончишь.

Поцеловав его, Маретэн, даже не потрудившись одеться, подошла к мольберту и натянула свежее полотно. Эмоции ее буквально переполняли — верный признак того, что она готова работать часами, пока глаза не начнут закрываться. Сердца бешено бились, мысли летели, обгоняя одна другую. Она все еще чувствовала нежные прикосновения Сорннна, а в ушах гремела музыка. Маретэн чудилось, что она слышит ее здесь, на чердаке.

Едва кисть коснулась полотна, воображение нарисовало художнице полную картину того, что она видела в клубе — вибрирующий звук, пульсацию света, бьющую через край энергию, — и Маретэн точно знала, как нужно передать оставшееся в памяти точными мазками и игрой красок.

Маретэн вслушивалась в ритм, будто гремящий в мастерской, позволяя музыке овладеть своим сознанием и управлять движениями. Она словно плыла по бурному потоку, полностью отдавшись бешеному ритму. Наметанный глаз художницы выхватывал из воображаемой картины малейшие детали, разгадывая их тайный смысл. Она вспомнила кундалианскую девушку с длинными, как шелковый плащ, волосами, молодого в'орнна, вытворявшего безумные па с постоянной ухмылкой на лице, кундалиан, танцевавших, нежно обняв друг друга, в'орннов, которые, стоя спиной друг к другу, двигались совершенно синхронно, и всю пеструю многоликую толпу других танцующих. То, что возникало на полотне, не могло не показаться странным, каждый мазок и цветовое сочетание имели особенный тайный смысл, неразличимый для беглого взгляда.

Маретэн сама не до конца понимала, что означает эта картина. Ведь она просто пыталась передать собственные впечатления от увиденного в клубе, изобразить это посредством красок и хоть как-то разобраться в собственных переживаниях. Единственное, в чем художница была уверена, — никто в шумной толпе танцующих не чувствовал себя жертвой. Ни в одном лице она не увидела отчаяния, горечи или боли, которые всегда читала на лицах взрослых кундалиан. От музыки и бьющей через край энергии исходило