диктаторские режимы охотно использовали этот метод в экспериментах по промыванию мозгов. Имелись документальные подтверждения того, что политические заключенные, признававшиеся в самых невероятных преступлениях в ходе московских процессов 1930-х годов, подвергались такому воздействию.

Глядя на лицо Петера Телеборьяна на телеэкране, Лисбет чувствовала, как ее сердце сжимается, превращаясь в ледяной комок. Интересно, он по-прежнему пользуется после бритья той же туалетной водой? Она очутилась в закрытом лечебном заведении после того, как он подвел под особенности ее поведения теоретическую базу. Она так и не смогла взять в толк, чего от нее ожидали еще, кроме того, чтобы она полечилась и осознала свои поступки. Очень скоро Лисбет поняла, что под «беспокойными и неуправляемыми» пациентами подразумевались те, которые отказывались безоговорочно признать правоту и профессиональное мастерство доктора Телеборьяна.

Поэтому Лисбет Саландер пришлось убедиться на собственном опыте, что в больнице Святого Стефана в области психиатрии на пороге двадцать первого века практиковались те же методы лечения, которые использовались в шестнадцатом веке.

Приблизительно половину своего пребывания в больнице Святого Стефана она провела привязанная к койке в «свободной от раздражителей» палате, поставив таким образом своеобразный рекорд.

Со стороны Телеборьяна она ни разу не испытала сексуальных домогательств. Он даже никогда не прикасался к ней иначе, как по самым невинным поводам. Однажды он успокаивающе дотронулся рукой до ее плеча, когда она лежала привязанная в изоляторе.

Интересно, сохранились ли у него до сих пор следы ее зубов возле мизинца?

Их отношения превратились во что-то вроде дуэли, причем у Телеборьяна были в руках все карты. Ее ответный ход состоял в том, чтобы абсолютно отгородиться от него, игнорируя его присутствие в палате.

Ей было двенадцать лет, когда ее под конвоем двух женщин-полицейских доставили в больницу Святого Стефана. Это было через несколько недель после того, как приключился Весь Этот Кошмар. Она запомнила это во всех подробностях. Сперва она думала, что все как-то уладится, пыталась изложить свою версию полицейским, социальным работникам, больничному персоналу, сиделкам, врачам, психологам и даже священнику, который хотел, чтобы она с ним вместе помолилась. На заднем сиденье полицейской машины, проезжая Веннер-Грен-Центр по дороге, ведущей на север, к Уппсале, она все еще не знала, куда ее везут. Ей никто ничего не объяснял. Но тут она уже начала догадываться, что ничего не уладится.

Она пыталась объяснить все Петеру Телеборьяну.

В результате всех этих усилий она в свой тринадцатый день рождения провела ночь, привязанная к койке.

Петер Телеборьян, несомненно, мог считаться самым мерзким и отвратительным садистом из всех, кого ей приходилось встречать в жизни. Бьюрмана он обогнал на несколько корпусов. Бьюрман был грубым мерзавцем, с которым она могла управиться. Но Петер Телеборьян забаррикадировался папками, экспертными заключениями, учеными званиями и психиатрическими вывертами. Ни одно его действие нельзя было обжаловать или опротестовать.

Связывая непослушных девочек ремнями, он действовал от имени и по поручению государства.

И каждый раз, когда он подтягивал ремни, которыми была связана распластанная на спине Лисбет, она, встречая его взгляд, видела в нем возбуждение. Она это знала. И он знал, что она знает. Послание достигло цели.

В ночь своего тринадцатилетия она решила, что никогда больше не обменяется ни единым словом ни с Петером Телеборьяном, ни с кем-то другим из психиатров и прочих мозгоправов. Такой она сделала себе подарок на день рождения. Она сдержала данное себе слово. И она знала, что Петера Телеборьяна ее молчание выводит из себя и, возможно, служит главной причиной того, что ее каждую ночь привязывают к койке ремнями. Но она готова была заплатить эту цену.

Она научилась владеть собой, больше не впадала в ярость и не швырялась вещами в те дни, когда ее выпускали из изолятора.

Но с докторами она не разговаривала.

Зато она охотно вела вежливые беседы с сиделками, персоналом столовой и уборщицами. Это не осталось незамеченным. Одна доброжелательная сиделка, которую звали Каролина и к которой Лисбет даже немного привязалась, спросила ее однажды, почему она так себя ведет. Лисбет посмотрела на нее вопросительно.

— Почему ты не разговариваешь с докторами?

— Потому что они не слушают, что я им говорю.

Такой ответ не вырвался у нее случайно — это было ее сообщение для врачей. Зная, что все ее высказывания записываются в медицинскую карточку, она таким образом документально засвидетельствовала свое обдуманное решение.

В последний год ее пребывания в больнице Святого Стефана Лисбет все реже стали отправлять в изолятор и главным образом в тех случаях, когда ей так или иначе удавалось вывести из себя Петера Телеборьяна. Он вновь и вновь пытался пробить брешь в ее упорном молчании, заставив ее обратить на него внимание, а она каждый раз нарочно старалась довести его до белого каления.

Одно время Телеборьян пытался заставить Лисбет принимать психотропное средство, от которого ей становилось трудно дышать и думать и возникали приступы страха. С этого момента она стала отказываться принимать лекарства и ей принудительно давали ежедневно по три таблетки.

Она так энергично сопротивлялась, что персоналу приходилось удерживать ее силой, насильно открывать ей рот и буквально впихивать таблетки в горло. В первый же раз Лисбет сразу засунула себе пальцы в рот и выплюнула весь обед на санитарку, которая была ближе. После этого кормить ее таблетками стали в то время, когда она лежала связанная. В ответ Лисбет научилась вызывать у себя рвоту без помощи пальцев. Она сопротивлялась так упорно, а борьба с ней отнимала у персонала так много сил, что в конце концов ее оставили в покое.

Сразу после того, как ей исполнилось пятнадцать лет, ее вдруг перевели обратно в Стокгольм и передали в приемную семью. Этот поворот в судьбе стал для нее полной неожиданностью. В это время Телеборьян уже не занимал должность главного врача, и Лисбет считала, что только поэтому ее так внезапно выписали. Если бы это зависело от Телеборьяна, она по-прежнему лежала бы в изоляторе, привязанная к койке.

И вот она увидела его по телевизору. Она не знала, мечтает ли он вернуть ее назад к себе в больницу или теперь она уже недостаточно молода, чтобы вызывать у него фантазии. Но его выпад против решения гражданского суда, отказавшегося ее госпитализировать, произвел должное впечатление. Беседовавшая с ним женщина-репортер разделила его возмущение, но она явно не знала, какие вопросы следовало бы задать по этому поводу. Там не нашлось никого, кто мог бы возразить Телеборьяну: прежнего главного врача больницы Святого Стефана уже не было в живых, а председатель гражданского суда, который выносил решение по делу Саландер, а теперь поневоле оказался в роли козла отпущения, с тех пор давно вышел на пенсию и отказался дать интервью прессе.