червячок подбирался к лицу. Он намеренно миновал пупок, проскочил между грудей, скажем так: не удостоив их и взглядом; подступил к шее, прополз по перевернутой дуге подбородка, выбрался наконец на щеку и устремился к глазам.

Лукреция сильнее смежила веки; в узком просвете из-под ресниц виднелись закатившиеся глаза.

— Нет... нет... — прошептала она.

Червячок начал ползать по окружности глазной впадины, иногда он останавливался и льнул к коже.

— О-о, о-о!.. — стонала Лукреция.

А червячок все кружил и кружил, то по одной глазнице, то по другой, переползая взад-вперед через переносицу.

Матросы как завороженные следили за его равномерными, уверенными движениями. Все отчетливо слышали скрип, какой бывает, когда проведешь пальцем по краю мокрого стакана. Казалось, звук исходит от размеренных движений червячка. Лукреция подрагивала и стонала, чуть сдвинув брови. Червячок замер, словно осторожно сжимая ее веки. Лукреция приоткрыла глаза, и червячок начал тереться о корни ресниц, о самый краешек века, стараясь достать до испода, протиснуться между веком и глазным яблоком. Девица продолжала исступленно стонать; восторг ее нарастал. Червячок оставил в покое глаза, пустился к полуоткрытому рту и юркнул в глубину — лишь временами мелькала его спинка, и было ясно, что он скользит по внутренней стороне губы, лаская и как бы смакуя десны. Порой червячок застывал на месте, вкушая нежные соки слизистой оболочки, и тогда Лукреция в беспамятстве сжимала фаланги пальцев, будто призывала его продолжать.

Червячок направился вниз, на этот раз пробираясь за ухом, и замешкался там ненадолго; миновал на шее три горделивые венерины складки, обогнул лопатку, нырнул под мышку и прямиком нацелился на грудь. Повертел головкой, словно решая, какой сосок чувствительней, и по неуловимому движению Лукреции определил, что левый. Здесь он стал кружить по красному ободку, оставленному змеями-сосунами, — сначала нарочито медленно, потом все быстрее, быстрее, а под конец и вовсе как маленький смерч. В своем сумасшедшем кружении он был похож на шальную змейку, ловящую себя за хвост.

Лукреция глубоко вздохнула и затихла. А червячок заскользил еще ниже...

— Ну так что, Роберто Коракальина? — спросил он, когда все было кончено. — Пожалуй, не стоит спрашивать мнение Лукреции. Как честный противник, ты обязан вывести нас в безопасное место, а уж потом отправляйся на все четыре стороны искать свою обетованную землю.

Варяг сидел совершенно подавленный. Он был наголову разбит и посрамлен. На что ему теперь остров, да и вообще все на свете, коли Лукреция утрачена для него навсегда? Сидел он так, думал горькую думу и не знал, что ответить. Вдруг в голову ему пришла одна мысль, низкая и подлая мыслишка, от которой не так-то просто было отделаться. Ветер спал, жара снова сделалась непереносимой. После минутного развлечения матросы опять сникли. Возбуждение, вызванное столь необычным зрелищем, лишь усилило их муки.

Глупо так горевать, думал Варяг. Достаточно вытянуть ногу, и от этого червячишки даже мокрого места не останется. Соблазн был велик; солнце продолжало нещадно палить. Червяк в ожидании ответа расположился на палубе, задрав миниатюрную головку, — такой слабый, беззащитный и прозрачный. И Варяг не выдержал. Он стремительно выставил ногу и растер червячка немного наискосок, как чиркают спичкой. Крошечное создание брызнуло серным желто-голубым пламенем, оставив после себя сморщенную, опаленную оболочку.

В первую минуту Лукреция не поверила своим глазам; она рухнула на колени и машинально подобрала кожицу, не в силах вымолвить ни слова.

— Ах, Роберто! — выкрикнула она. — Я должна была это предвидеть! Как подло вы поступили! Вы сломали мне жизнь! Да падет на вашу голову проклятие небес! Всеобщая ненависть будет сопровождать вас до самой...

Дикий вопль, раздавшийся за спиной Варяга, помешал ей договорить. Не успел юноша обернуться, как четыре могучих руки скрутили его железной хваткой. Матросы гурьбой набросились на него.

— Все! Хватит! — вопили бунтовщики. — Никакой ты не Варяг! Ты просто Роберто Коракальина. Трус, ты предательски убил соперника, который победил тебя в честном поединке! Мошенник и негодяй, ты еще хуже, чем мы все! Плевать нам на твой остров! Хотим по домам!

— И девицу! Без разговоров! Сию минуту! — надрывали глотку остальные. — С нами она не соскучится. Уж мы постараемся. И без всяких там фокусов. Можете не сомневаться!

— А ну-ка глянь, — разошелся Шпагат, — что я сейчас сделаю с твоими вонючими тараканами!

С этими словами ополоумевший матрос бросился на таракана, который преспокойно разгуливал по палубе; прежде чем подоспевший капитан успел удержать Шпагата, тот злобно растоптал насекомое и ногой выпихнул в море его жалкую скорлупку. От твари осталась только белая вязкая лужица.

— Баранья башка, что ты наделал! — не своим голосом крикнул капитан.

Не обращая внимания на его окрик, моряки ринулись к Лукреции и учинили зверскую драку за право обладать ею. Варяг беспомощно взирал на эту сцену.

— Несчастные! — твердил он. — Что вы натворили! Тараканы озвереют — теперь всем нам крышка!

Н и к т о не слушал его.

Появление убитого соплеменника вызвало у тараканов сильнейшее волнение. Эти твари, еще недавно лениво качавшиеся на волнах, вдруг беспорядочно засуетились. Они шевелили длинными усиками, толкались, налезали друг на друга... Наконец кто-то на корабле заметил неладное. Почуяв неминуемую гибель, матросы освободили Варяга и принялись молить его о спасении.

Но было уже поздно: длинная вереница тараканов тянулась из моря по свисавшему канату; палуба быстро заполнялась. Иные лезли прямо через борт и присоединялись к сородичам. Отступать было некуда. Сколько бы насекомых ни убивали обезумевшие от страха люди, на место убитых наползало вдвое больше.

— Горе нам! Мы пропали! — истошно заорал Варяг. — Они взбесились. Спасайся кто может!

Вскоре вся палуба кишела тараканами. Некоторые матросы попытались укрыться в трюме, но через люк за ними хлынул целый поток осаждавших. Выйти оттуда никто не смог. Настойчивые твари заползали во все щели, валились друг на друга, заполняли собой все, пока не погребли людей заживо. Те, кто остались наверху, сражались отчаянно, но безуспешно. Положение их становилось безнадежным: тараканий слой доходил уже до колен, не считая тех насекомых, что ползали по телу; матросам с трудом удавалось защитить хотя бы лицо. Биться с этой необъятной ордой было бесполезно: на место каждого убитого таракана со всех сторон стекались сотни и тысячи. Один из матросов бросился в море и погиб там среди соплеменников наступавших. Тараканы проникали повсюду, взбирались все выше и выше, заполняли на своем пути малейшее пространство; они свисали с корабельных снастей, окрасив густо-черным цветом паруса.

Лукреция стояла на полубаке и отбивалась из последних сил. Она изнемогала от омерзения — бледная, ослабевшая, девица готова была отдаться на произвол судьбы. Груда тараканов доходила ей до бедер; насекомые без устали карабкались на грудь и плечи, путались в волосах, ползали по лбу. Она чувствовала, что они копошатся меж ног, набиваются под мышки, пытаются раздвинуть губы и вот-вот заползут в рот...

— Хватит, Бога ради, хватит! — не выдержав, закричала Лукреция и закрыла лицо руками. Она отчаянно рыдала и тряслась как в ознобе.

— То есть как это — хватит?.. — осведомился Роберто, промокая носовым платком капельки пота на лице.

— Довольно, умоляю тебя. Ты прав: я была злой, гадкой, но будь великодушен. Я не люблю Бернардо. Я люблю тебя, тебя, Большого Варяга, моего Варяга, моего господина... — Девица склонила голову на плечо Роберто и тихонько заплакала. — Прости, обними меня... я буду твоей рабой...

— Во-первых, для вас я не Варяг, а Роберто, — съязвил юноша и, без ума от счастья, прижал к груди Лукрецию.

— Нет. Ты мой Варяг, мой господин. Варяг... Вар. Я буду называть тебя Варом.

Адвокат, сидя в кресле, облегченно вздохнул и смахнул слезинку тыльной стороной ладони.