брак… невозможен.

– Почему?

Слезы потекли по щекам Элисон.

– Потому что брак означает… Мне нельзя иметь детей, Питер.

Ченселор понял, что Элисон намекала на что-то. Но на что?

– Ты забегаешь вперед. Я и не думал насчет… – И вдруг ему все стало ясно. – Ты имеешь в виду свою мать? Вернее, ее болезнь?

Элисон закрыла глаза, слезы текли по ее лицу ручьем.

– Дорогой мой, попытайся понять…

Питер заставил ее открыть глаза и взглянуть на него.

– Послушай меня. Кое-что я еще понимаю. Ты никогда не верила тому, что говорил тебе отец. Будто мать заболела потому, что чуть было не утонула. Почему ты ему не верила?

– И сейчас не верю… Это страшная, страшная история.

– Почему ты не веришь? Почему думаешь, что отец лгал тебе?

– Я слишком хорошо знала его, каждый звук его голоса, каждый жест. Он рассказывал мне эту историю раз пятьдесят и всегда требовал, чтобы я внимательно слушала его, будто от этого зависело, буду ли я любить мать так же, как он любил ее когда-то. Но всегда в его рассказе чувствовалась какая-то фальшь, какой-то пробел. Наконец я поняла. Она была обыкновенной сумасшедшей, заболела естественным путем. Понимаешь, естественным? А он не хотел, чтобы я знала об этом. Теперь тебе ясно?

Он взял ее руку в свою.

– Но он мог и скрыть от тебя кое-что.

– Что?..

Зазвонил телефон. Питер взглянул на часы. Было половина четвертого утра.

«Кому это, черт побери, вздумалось звонить в такое время? Неужели О’Брайену?» – подумал Ченселор и поднял трубку.

– Вы думаете, что таким способом остановили меня? Глубоко ошибаетесь… – Голос говорившего был скрипучим, дыхание тяжелым.

– Бромли?

– Вы – зверь, грязный подонок! – Теперь по голосу чувствовалось, что говорил пожилой человек.

– Бромли, это вы? Что я вам сделал? Мы ведь никогда не встречались с вами.

– В этом не было необходимости. Не обязательно лично знать человека, чтобы погубить его. Или ее, а лучше ее и ее детей.

Он почему-то употреблял те же слова, что и Филлис Масквелл. А может, Бромли и имел в виду Филлис? Он о ней говорил? Но этого быть не могло. Да и детей у Филлис не было.

– Клянусь вам, я не понимаю, о чем вы говорите. Кто-то обманул вас. Они и другим лгали…

– Им не надо было лгать. Они прочли мне это. Вы откопали стенограмму суда, между прочим секретную стенограмму, и заключение психиатра и использовали это в своих гнусных целях. Использовали наши имена, наши адреса, ее адрес…

– Все это ложь. Я не пользовался никакими стенограммами, никакими заключениями психиатра. Ничего подобного нет в моей рукописи, и я не имею ни малейшего представления о том, что все это значит.

– Лживый подонок! – Злоба переполняла старика, и он подыскивал слова погрубее. – Вы считаете меня дураком? Думаете, они не представили мне доказательств? – Старик окончательно вышел из себя. – Мне дали номер телефона, и я позвонил по нему. Это была типография Бедфорда. Я разговаривал с хозяином. Он прочел мне то, что вы написали, то, что он набирал неделю назад.

Питер был поражен. Действительно, его издатель пользовался типографией Бедфорда.

– Это неправда. У Бедфорда нет моей рукописи. Она еще не закончена.

На какое-то мгновение воцарилось молчание, и Ченселор начал было надеяться, что, может, ему удастся переубедить старика, но в следующую минуту понял, что это не так.

– Зачем вы лжете? Дата издания – апрель. Вы всегда публикуетесь в апреле.

– Но не в этом году…

– Ваша книга напечатана. Однако теперь это не имеет значения. Вы не удовлетворились тем, что погубили меня. Вам нужна и она. Но я помешаю вам, Ченселор. Вы не скроетесь от меня. Я найду вас и убью. Мне уже все безразлично, жизнь моя кончена.

Вдруг Питеру пришла в голову мысль:

– Послушайте, то, что случилось с вами, происходило и с другими людьми. Позвольте спросить вас: они звонили вам по телефону? Зловещим, пронзительным шепотом?

Связь прервалась. Ченселор посмотрел на аппарат и затем повернулся к Элисон. Ее лицо все еще было влажно от слез.

– Он сошел с ума.

– Сейчас это как раз кстати.

– Не хочу больше слышать об этом, – сказал он, доставая из кармана листок, на котором был записан номер телефона О’Брайена, и набирая нужный номер. – Говорит Ченселор. Мне звонил Бромли. Он в ярости. Убежден, что моя книга выйдет в апреле. Как и Филлис Масквелл, он считает, что в ней содержится какая- то компрометирующая его информация.

– И он прав?

– Нет, я никогда в жизни даже не слышал о нем.

– Странно. Он служил чиновником в управлении общих служб, ревизовал документы министерства обороны по транспортным самолетам «С-40». У него какие-то суммарные данные не балансировались.

– Кажется, что-то припоминаю. – В памяти Ченселора действительно всплыло газетное сообщение. – Его дело слушалось в сенате. Если не ошибаюсь, Бромли никто тогда не поддержал. Ура-патриоты даже назвали его розовым, а потом загнали в угол.

– Правильно. У нас он проходил под кличкой Гадюка.

– Что же с ним случилось?

– Его отстранили от ревизий, чреватых разоблачениями. Потом какой-то дурак в управлении общих служб попытался лишить его очередной прибавки к жалованью. Бромли возбудил гражданский иск.

– Ну и что дальше?

– А дальше никто не знает. Дело было прекращено, и Бромли исчез.

– Но ведь мы-то знаем, не так ли? – уточнил Ченселор. – Ему позвонили зловещим шепотом и чем-то пригрозили. А потом был еще один звонок… Ему сообщили достаточное количество достоверной информации, чтобы убедить в том, что говорят правду…

– Успокойтесь. Он не сможет добраться до вас. Что бы он ни думал о вашей роли в его судьбе…

– Не в его, – прервал О’Брайена Питер, – а в ее. Он говорил о ней, о ее детях…

О’Брайен молчал. И Ченселор догадался, над чем размышляет сейчас агент: у него тоже были жена и дети. Как у Александра Мередита.

– Я попробую все выяснить, – сказал наконец агент. – Бромли остановился в отеле в деловой части города. Я приставил человека наблюдать за ним.

– А ваш человек знает почему? Не может он…

– Конечно, нет, – прервал Ченселора Куин. – Ему назвали лишь кличку – Гадюка. В Индианаполисе при досмотре у Бромли было найдено оружие, и этого больше чем достаточно. За ним присмотрят. Спите спокойно.

– О’Брайен?

– Что?

– Скажите мне вот что. Почему выбрали именно его? Почему выбрали этого старого, больного человека?

Агент ответил не сразу, а когда ответил, Питер почему-то ощутил тупую боль в животе.

– Старика мудрено заподозрить. На стариков обычно не обращают внимания. А потом, больного, отчаявшегося человека легче навести на мысль об убийстве…

– Поскольку терять ему уже нечего?

– Отчасти по этой причине. Но не беспокойтесь, до вас ему не добраться.